- Вы жаловались ему на кашель?
- Да, поэтому жена меня к нему и погнала.
- Как кардиограмма?
- Все чисто.
- Все-таки сходите к кардиологу еще раз. Возможно, вы здоровы, но мало ли что?
- Думаете, надо?
- Думаю, будет нелишне.
Он кивнул. Кашлянул, издал протяжный хрип, схватился за грудь, наклонился вперед, сорвал с головы наушники и ткнулся лбом в стекло. Потом его спина выгнулась, он схватился за ворот рубашки и стал стягивать ее через голову, обрывая пуговицы. При этом он налег на рычаг, сдвинув его право, и самолет развернулся крыльями под прямым углом к земле.
Перед нами громоздилась гора. Ощущение было такое, будто мы - крошка, падающая со стола. Перед самым ударом Гровер умудрился выправить самолет, дернув рычаг назад. Мотор начал терять обороты, скорость упала почти до нуля, и я услышал, как верхушки деревьев царапают нам днище.
А потом, словно он делал это уже тысячу раз, Гровер положил самолет на горный склон.
Сначала со скалой соприкоснулось брюхо, потом левое крыло, в котором что-то хрустнуло и сломалось. Тяжесть правого крыла швырнула самолет на другой бок, послужив нам якорем. Гровер уже успел заглушить мотор. Последнее, что я помню, - вращение, кувыркание, отрыв хвоста, громкий хруст, крик Яна. Мне запорошило снегом лицо, в уши ворвался треск ломающихся ветвей.
Было темно, боль усиливалась. Я нажала подсветку на телефоне. 4.47 утра. После падения прошло часов шесть. До рассвета оставалось еще два часа. Возможно, на этой высоте светает раньше. Но при таком холоде существовала опасность не протянуть и пятнадцати минут. Меня так трясло, что громко лязгали зубы. Гровер был покрыт слоем снега в четыре дюйма.
Я так и осталась пристегнутой, у кресла подо мной сломался шарнир.
Ян лежал слева от меня. Я потрогала его шею, сонную артерию. Пульс был учащенный, но он лежал тихо. В темноте я не могла его разглядеть. На ощупь я определила, что нас засыпало снегом и битым стеклом..
Я едва могла двигаться из-за боли в грудной клетке, не позволявшей вздохнуть. Я тщательно накрыла Яна пледом который нам выдал борт проводник, засунув внутрь его ноги. Неестественный изгиб его колена не сулил ничего хорошего. Борт проводник к сожалению не выжил. Я снова нажала подсветку: 5.59. Свет был зеленоватый, цифры на циферблате черные, то и другое я могла разглядеть с большим трудом. В нескольких футах от меня торчал облепленный снегом пропеллер с обломанным винтом.
Рассвело. Небо было серое, по-прежнему шел снег. В нескольких футах от меня высился холмик - это был Гровер, усыпанный слоем снега толщиной уже в добрый фут. Мой взгляд остановился на зеленой еловой ветке. Я засунула руки под мышки.
Ян по-прежнему лежал рядом со мной, безмолвный и неподвижный. Я снова потрогала его шею. Пульс хорошо прощупывался, хотя был уже не таким ускоренным. Организм сжег адреналин, хлынувший в организм при катастрофе.
Я села и попыталась его осмотреть. Распухшее лицо было в запекшейся крови из-за порезов на лбу и на макушке. Я провела рукой по его плечу. Ощущение было такое, будто к нему в пуховик засунули пустой носок: плечо было вывихнуто и свисало из суставной сумки.
Я вцепилась в его рукав и потянула, чтобы сухожилия вернули кость в суставную сумку, а потом принялась за сустав. Он болтался и был перекошен, что свидетельствовало о том, что до этого вывиха случались и другие. Но я вернул его на положенное место. Плечи легко встают на свои места, главное, придать им нужное направление.
Не раздевая его и не разговаривая с парнем, я не могла определить, повреждены ли у него внутренние органы. Я провела ладонью по его бедрам - упругим, мускулистым. Правая нога ниже колена была в порядке, в отличие от левой.
Я знала, что должна вправить перелом, прежде чем он очнется, но для этого мне требовалось пространство. Пока что я чувствовала себя как в капсуле магнитно-резонансной томографии: буквально не повернуться. Оглядевшись, я понял, что мы находимся в снежной лунке, вырытой фюзеляжем самолета. В некотором смысле это было неплохо.
Столкновение самолета со скалой создало огромный сугроб, в котором мы утонули. Получился снежный кокон; звучит страшновато, зато в коконе сохранялась температура градуса в 2 мороза - все лучше, чем снаружи. Не говоря о том, что до нас не мог добраться ледяной ветер. Свет проникал главным образом через плексигласовый «фонарь»: его тоже запорошило снегом, тем не менее, света хватало, чтобы я могла приступить к работе.
Сначала я с ним заговорила, но он не ответил. Тем лучше: то, что я собралась сделать, должно было причинить ему больше боли, чем сам момент перелома.