Выбрать главу

Но как бы то ни было, это здание – Пятая авеню, 5 – исключительно подходило для офиса юридической фирмы. Когда я четыре года назад познакомился с Ником и Грегом, именно это здание внушило мне чувство доверия и укрепило интуитивное ощущение, что эти два молодых юриста далеко пойдут.

Видите ли, в то время юридическую фирму «Де Файс, О’Коннел и Роуз» никак нельзя было назвать гордостью Нью-Йорка. Первые двое были двумя многообещающими и шустрыми молодыми юристами, которые составили себе имя в прокуратуре (занимаясь преследованием таких жуликов, как я) и только недавно занялись частной практикой, где можно было заработать реальные баксы (защищая таких жуликов, как я).

Третий партнер фирмы, Чарли Роуз, трагически скончался от злокачественной опухоли мозга. Но на золотой табличке, висевшей на входной двери из орехового дерева, по-прежнему значилось его имя, а на стенах в приемной, в конференц-зале и в кабинетах Ника и Грега висели его многочисленные фотографии. Я обратил внимание на эту сентиментальную деталь. Для меня это было ясным знаком, что Ник и Грег – очень преданные люди; это были как раз такие парни, которым я готов был доверить свою свободу.

– Почему бы тебе не сесть? – успокаивающе сказал Магнум, указывая своей бесконечно длинной рукой на мое кресло. – Тебе, чувак, необходимо успокоиться.

– Я спокоен, – пробормотал я, – я, блин, спокоен. Какого черта мне нервничать? Подумаешь, большое дело – сесть в тюрьму лет на триста!

Я пожал плечами и сел.

– Ты не сядешь на триста лет, – ответил Магнум таким тоном, каким обычно полицейский психиатр разговаривает с человеком, который собирается броситься с моста. – В худшем случае – на тридцать… ну, может, максимум на тридцать пять.

Потом он замолчал и поджал губы, что твой гробовщик.

– Хотя, конечно, есть большая вероятность того, что правительство захочет к этому что-то и добавить…

Я просто сжался в кресле.

– Добавить? О чем ты говоришь?

Конечно, я прекрасно знал, что, блин, он имел в виду. Я вообще-то находился под следствием большую часть своей взрослой жизни и уже научился разбираться в таких вопросах. Однако мне показалось, что если я произнесу слово добавить так, как будто это нечто мне совершенно не известное, то вероятность этого добавить уменьшится.

– Давай я все объясню, – сказал выпускник Йеля. – Сейчас тебя обвиняют в махинациях с ценными бумагами и в отмывании денег, но только по четырем эпизодам. Но есть вероятность, что они захотят добавить еще и другие обвинения. Не удивляйся, если они попытаются обвинить тебя, притянув к делу все остальные компании, которые ты превратил в открытые акционерные общества. Их ведь было тридцать пять, правильно?

– Что-то в этом роде, – небрежно ответил я, похолодев от этой новости, из-за которой обычный человек уже давно обмочился бы. И, кстати, какая разница, тридцать или тридцать пять? Это же все равно вроде как пожизненное заключение? Герцогиня уже давно исчезнет, мои дети вырастут, женятся и, скорее всего, уже своих детей заведут.

А что же будет со мной? Ну, наверное, я стану одним из тех беззубых стариков-алкашей, которые так смущают своих детей и внуков, когда приходят к ним в гости по праздникам. Я был бы старым арестантом, как аптекарь мистер Гоуэр из фильма «Эта замечательная жизнь». Его когда-то все уважали, а потом, когда он получил телеграмму, сообщавшую о гибели его сына на Первой мировой войне, то отравил невинного ребенка. Когда я в последний раз смотрел это кино, мистеру Гоуэру выплеснули в лицо бутылку содовой, а потом пинком под зад выгнали из бара.

Я глубоко вздохнул. Господи! Мне надо совладать со всеми этими безумными мыслями! Даже в хорошие времена я часто уносился в своих фантазиях неизвестно куда. Я сказал: