Следы волчьих лап проваливаются, сгущаются под тяжестью недоступного мяса. Выкормленная, застоявшаяся в тёплой конюшне ржаная кобылка играючи настигает загнанного невезением зверя. Напуганная овца сваливается с хищной спины, учуяла подмогу, и блеет на страшные зубы, что врезаются в жирную грудинку удаляющейся пищи, клыки суетливо рвут, тянут её в безнадёжно далёкое логово.
Характерная лошадка осторожничает, удалённо гарцует вокруг кровавого тяжущегося неистовства. Однокопытные удары забрызгивают порозовевшим снегом настигнутую раздираемую тщетность страшно голодного волчьего утра. Тома с ходу стегает арапником встревоженную, остро-торочащую грубую щетину на бурой спине волка. Хлесток плетённой двенадцати жилой сыромятины, удар свинцового наконечника, ещё удар по утонувшей в руно челюсти. Наконец цепкие зубы с шерстью и ужасно сладким жиром теряют добычу, из раздразненной пасти стекает тощая слюна кровавой неудачи. Угрожающий, не успевший растерзать добычу оскал, рычит пустой надеждой желудка. Прижимаясь отбеленным в снегу брюхом, волк зло острит треугольные ушки, его проголодавшиеся отдалённые глаза смотрят настигнутым рыжим разочарованием. Вдавливая в туловище несбывшееся ожидание, зверь ощущает головой новые, беспричинные удары тесьмы, и жгучего металлического осколка.
Волк перемешивает: опасность, голод, взбурливший страх, - зарывается в ворох снега и бежит без добычи, только выкидывает из скудной пасти язык и пар пустого выдоха. Тома, с верха лошадиного седла смотрит на обваленные красные пятна снега, на шатающуюся в шоке, ещё не ярившуюся чернохвостую овцу, и на убегающего волка. Он задорно дёрнул поводок Лиски и пустил её нагонять покатую бурую спину, удаляющуюся по направлению Катлобугского озера. Любимица хозяина разогрелась от подзабытой морозной вольности в заснеженной пустыне, поводья без надобности, лошадка сама рада нагнать пса, что безнадёжно спасается короткими худыми ногами. Бег волка пересекают снежные отметины другой укрывшейся юркой пищи. Сейчас ни время вынюхивать предназначение съедобных следов в раздолье зимнего голода, неудача случая гонит бурого искать укрытие от настырных существ, слившихся искать угрозу его существованию. Местами глубокие снежные сугробы замедляют бег преследуемого зверя, и он тупо слышит приближающийся сзади храп, этого огромного животного с запахом, страшно съедобных ног. Длинный пастуший кнут бессмысленно достаёт его смурый загривок. Зверь показывает угрожающий оскал клыков, маленькие оранжевые глазки полны загнанной злости, и не хватает дикой силы, что бы наброситься на силу хитрую.
Волк бросается в сугроб, пробивает пушистую преграду зимы, отряхивает густую грубую щетину, наполнившуюся ненужным холодным разочарованием, и снова убегает от страшного нагромождения, которому он бросил, оставил свою добычу. Зверь чувствует, как истощённое тело начинает палить мутная жажда - от потерянной пустой влаги, и от обиды желудка выбравшего последние соки из прошлого давнего кормления.
Местность пошла наклонная, пересечённая завеянными оврагами, глубокие промоины засыпаны снегом, в выровненной местами белой толоке заунывно поют оголенные кустарники. С высоты холма видна, полосами заснеженная, блестящая ледяная гладь Катлобуга. Кобылка, приструненным шагом, напряжённая подпругой хозяйских вожжей и его настороженностью, медленно обходит коварство зимы, идёт шагом по обветренным чернеющим гребням общинного летнего пастбища. Волк петляет в бугры и рытвины, скрывается из виду, прячет серость среди одиноких серых кустов. Дальше, на возвышенности у озера, - каменоломня.
В последние дни осени, когда вспаханные поля ждут влагу и остывают, Тома был на этом месте. Его женатый сын и ещё пять недавно женатых парней били камень в твёрдых пластах Катлобугской низменности. Доставали из шестисаженной глубины тяжёлые камни для постоянно обнаруживающейся крестьянской надобности. Тома, с сыновьями домащивал двор плоскими рваными плитами из дикого камня. Тогда, он как сейчас помнит, в 29 день холодного ноября они с Лиской лунной ночью неслись карьером, обходили эти овраги, нащупывали в переменчивом лунном свете, - карьер, где шестеро молодых забойщиков били, вынимали камень, и даже к полуночи не вернулись домой. Переживания матерей и родных, отправили его в Катлобугу, а сами остались ожидать неизвестное. Тогда Тома застал освещённый луной и тусклым фонарём круг поздно вечеряющих сыновей, плывущая из рук в руки над ними баклага громко веселила их трапезу, не утомлённые тяжестью добытых камней, они смеялись. Тома про себя пожурил молодёжь за напрасный керосин, ещё понял, что он уже состарился. Шесть куч прочной породы, сложенные одинаковыми кубами на поверхности грунта, обрадовали его обогащённое сердце. Он не помнил такого подъёма камня, на пустоте верха своей молодости.
- Ну, как бати Тома камык? - спросили пятеро парней вместе, а потом каждый в отдельности. Тома, - неохотно вяло, рассыпчато, вынужденно, - годами возраста отругал их за волнения матерей. В глубине своей состоятельности, остался сдержанно рад, что три пласта каменной породы в каменоломне обжатые песком, очень легко отслаивались: весь светлый день, и при свете месяца, и при свете фонаря в глубоких нишах забоя шла работа. Затвердевшая в глубине мягкого грунта плотная, тяжёлая порода, беспрерывно трескалась, отделялась, рушилась от сильных ударов кувалды, упругости железных клиньев, ...и упругости молодых железных мышц.
- Бати Тома, - сказали пятеро парней - пусть Петро смотрит в сторону Шекирлика, а ты приложи руку к шести кучам в разброс, чтобы никому не было обидно за одинаковое разделение вынутой добычи. Сын смотрел на зеркало лунного озера и оглашал жребий, - перечислил имена пятерых товарищей - камнеломов, последняя куча осталась за ними, она ему виделась подходящей по надобности мощения двора, сравнительно объёмней и плотнее сложенной...
Волк добежал до скованного озера, он устало водил языком по льду и волочил хвост, уходил искать спасение в Шекирлийском направлении. Упустили мы его с тобой Лиска, - сказал вслух Тома, опуская поводья, и упуская удовольствие от той крошечной крестьянской выгоды, в ту предзимнюю ночь при чистом полнолунии. Волк остановился, постоял у незамёрзшей рыбацкой лунки, и утопил в ней пасть, стал лакать прозрачное разочарование своей утробе. За льдом, на том берегу, выпирающими поверх крыш коминами дымил Шекирлик. Тома недавно каруцой, возил в это село золовку - править вывих руки. Там живёт Васил Кынев, самый ловкий костоправ всей Бессарабий, Тома даже может издалека, показать его дом.