- Какой мужчина, - спросил я, - может видеть в четырехлетней крохе объект для сексуального удовлетворения?
- Дело не в сексе, Марк, дело в контроле. Насильник взрослых женщин в первую очередь алчет власти, а не сексуального удовольствия. Насильник детей ищет абсолютной власти. Кого можно контролировать так безгранично, как ребенка? - Она подняла руку, разжав пальцы, изображая тем самым открытую детскую душу. - Жизни этих детей могут принадлежать ему, Марк. Их мысли, их реакция на мир, все это может быть его отражением. Ты, наверное, знаешь: многие из этих детей сами потом становятся насильниками. Они все еще подражают ему спустя десятилетия.
- Давай поговорим о нем, - сказал я, - об этом мужчине, что он из себя представляет?
- Это не моя область, - ответила доктор Маклэрен. - Но кое-что я могу рассказать. - Она помолчала, собираясь с мыслями, смотря на меня невидящим взглядом. Она, похоже, пробегала в мыслях список, выбирая, с какого примера начать.
- Мы делим этих мужчин - реже женщин - на два типа. Насильник и похититель. Насильник хочет причинить ребенку боль. - Она отбросила этот вариант. - Похититель, а ваш обвиняемый таковым и является, любит детей. Он совращает их. Каждый случай занимает у него много времени. Потому что он хочет большего, понимаете? Ему не нужно тело ребенка само по себе, он хочет быть любимым.
- И обладать властью, - добавил я, становясь способным учеником.
- Любовь и есть власть, - пояснила она.
- Но он... - Я нахмурился. - В большинстве случаев мы возбуждаем дело против сожителя. Отца, или отчима, или любовника матери. Я могу это понять. У них есть доступ к ребенку. Но этот человек, он находил жертвы повсюду. Как он сближался, с ними?
- С их помощью, - ответила доктор Маклэрен без колебания. - Вы обнаружите, если еще не заметили, что эти дети живут в слабо организованных семьях.
"Хорошая формулировка", - подумал я. Гораздо точнее, чем часто употребляемая "нефункциональная семья".
- Родители-одиночки, - продолжала она, - разведенные родители или семьи, где взрослым просто не хватает времени на ребенка. Похититель, - она говорила о нем с пониманием, - восполняет пустоту в жизни ребенка. Он дает воспитание, которое ему нужно и которого он не нашел. Ребенок начинает любить его. Он становится необходим ребенку.
Я на мгновение вспомнил, как Томми Олгрен способствовал своему похищению из школы, но затем снова обратился к делу.
- Надеюсь, вы не станете утверждать, что ребенок сам идет на контакт... я имею в виду, по собственному желанию...
- Проблема секса? - Она убежденно покачала головой. - Это же маленькие дети. Когда чужой человек начинает хорошо с ними обращаться, сближаться с ними и проявлять нежность, они не подозревают, что это сексуальные действия. Они не знают о существовании секса, пока он не принуждает их к этому.
И они ненавидят это. Секс пугает их, разрушает их психику.
Дженет слегка покрутила головой, как будто у нее втекла шея Она все еще смотрела на меня. В ее взгляде была сила, которая притягивала меня, заставляя думать, что она пробует на мне психологический прием.
Я подумал об Остине Пейли. Мы же не говорили об абстрактном негодяе, мы имели в виду человека, которого я знал большую часть своей взрослой жизни, не подозревая о том, что он втайне творит.
- Мы выявили не всех его жертв, не так ли?
Она покачала головой.
- Мужчина его возраста, который начал этим заниматься еще подростком... У него сотни жертв. В любом случае сотни попыток, и если он был таким же осторожным, как кажется, то большинство из них были удачными. Даже если это была только половина...
"Начал подростком", - подумал я. Это означало, что уже выросло поколение жертв Остина - его последователи, многие из которых уже приобщились к развращению детей. Остин осквернил целое поколение.
Неожиданно я вспомнил о Крисе Девисе. Может, не шантаж заставил его взять на себя вину Остина? Может, это была любовь?
Мы сидели молча. Я чувствовал полное взаимопонимание с доктором Маклэрен, возможно, потому, что мы работали над одним делом. Ее манера общения также способствовала этому. Казалось, мы давние приятели. Я не знал, была ли это просто уловка психиатра. У меня появилось детское желание изменить мнение о себе, доказать, что я лучше или хуже, чем она обо мне думает.
- Мне придется повторить все обвинителю, который возьмется за это дело? - спросила она. - Конечно, я достаточно проработала с большинством прокуроров по делам о сексуальных преступлениях, чтобы...
- Думаю, я передам это тому, кто будет вести обвинение вместе со мной, - доверительно сказал я.
Она смерила меня взглядом. Я ответил на него, подтверждая ее догадку. Мой взгляд был полон профессионализма, знания тысяч тонкостей.
- Я не видела, чтобы вы что-нибудь записывали, - поддела она.
- Я не думал, что мне предстоит психологический тест.
Она выгнула спину, чтобы сесть прямее, и подобрала ноги. Но, прежде чем подняться, она сказала:
- Проводить обвинение вместе с вами? Вы хотите представлять обвинение по одному из этих дел?
Мои помощники по избирательной компании не одобрили бы этого, но я сам взялся за обвинение Остина, так как мое усердие в пресечении похищений детей в Сан-Антонио было бы гарантом моей победы на выборах. К тому же у меня были личные причины представлять обвинение против Остина Пейли.
- Думаю, да. Вы поможете мне, не так ли?
- О да, - ответила она.
Пока я готовился к суду, Остин не сидел сложа руки. Он возобновил боевые действия на двух фронтах. Он не замыкался в себе, как большинство обвиняемых. Наоборот, он казался более активным, чем прежде. Он давал интервью, привлекал к себе внимание. Он, как оказалось, не, впал в панику от обвинений, предъявленных ему. Вместо этого он оправдывал мои действия:
- Окружной прокурор оказался в затруднительном положении. Он вынужден учитывать настроение общества в преддверии выборов. У него в руках был подозреваемый, симпатии оказались на его стороне, и вдруг все это рухнуло. Потребовался немедленно козел отпущения. Я подвернулся под руку.
- Думаете, сыграла роль личная неприязнь? - спросил репортер, подыгрывая Остину.
Остин быстро сообразил, что репортер его провоцирует.
- Ну, именно я представлял интересы подозреваемого, который затем отказался признать себя виновным, это разрушило планы окружного прокурора. И конечно, мы с прокурором в прошлом соперничали в зале суда, - продолжил он. - Но сомневаюсь, что это повлияло на его решение. Просто я был наиболее доступным подозреваемым. Думаю, дело замнут после того, как в этом отпадет политическая необходимость. Не ждите, что суд состоится до выборов. Он не пойдет на такой риск.
С газетчиком Остин и вовсе разоткровенничался:
- Против меня нет фактов. Марк Блэквелл просто хочет, чтобы общество считало, будто он положил конец серии преступлений, арестовав меня. Тут бы подошел любой. Но у него нет доказательств, чтобы на деле обвинить меня, потому что он знает - это закончится оправданием, ведь я не виновен. Думаю, это дело тихо замнут после выборов. Я уверен, это просто циничные махинации бюрократической системы.
Газетчик, который не был таким доверчивым, как его коллега с телевидения, и заранее все разузнал, спросил:
- А как насчет того, что по крайней мере двое изнасилованных детей опознали вас?
Я представил себе, какую сочувственную физиономию скорчил Остин. Так его описал журналист.
- Я бы не удивился, - был его ответ, - те, кто в курсе подобного рода дел, знают, что ребенка можно заставить сказать все, что угодно, если с ним хорошо поработать. Мне жаль этих детей.
Я не знал, что думала общественность. Конечно, небольшой процент горожан, которые собирались голосовать, следили за развитием событий. Я не мог не задаваться вопросом, как меня воспринимают. Остин, как мне казалось, приобретал обличие жертвы, а я ведь был его обвинителем.