- Не хочешь воды, Томми? - спросил он.
Томми отказался.
- Не хотел бы прерваться на несколько минут? Хорошо. Меня зовут Элиот Куинн, Томми. Я адвокат Остина Пейли. Я помогаю ему так же, как мистер Блэквелл помогает тебе. Мы пытаемся выявить правду о том, что произошло с тобой несколько лет назад. Чтобы сделать это, сначала мистер Блэквелл, а затем я задаем тебе вопросы. Если тебе будет непонятен один из моих вопросов, скажи мне, договорились? И я попытаюсь поставить вопрос по-другому. Можешь не торопиться с ответом, хорошо, Томми?
Мои ноги не находили покоя. Желание заявить протест распирало меня, хотя я и не знал, как обосную его, но Элиот тянул меня, прежде чем перейти к вопросам, бросая вызов Томми. Томми кивал ему. Он перестал плакать.
- Ты не рассказал тогда родителям, что произошло, Томми?
- Нет.
- Почему нет?
- Я боялся, - повторил он.
- Боялся родителей? - Элиот все еще выглядел обеспокоенным, но теперь его беспокоило то, что он не мог понять мотивов Томми.
Томми заерзал на стуле.
- Нет, я боялся... из-за того, что произошло.
- Но я говорю о твоих маме и папе, Томми, не о том мужчине. Если ты боялся его, почему ты не рассказал об этом своим родителям, чтобы они могли защитить тебя от него?
Томми прилагал все усилия, чтобы заставить Элиота понять его.
- Потому что я поступил гадко. Я боялся, что они разозлятся на меня.
- Твои собственные родители? - спросил Элиот. - Они часто сердятся на тебя?
- Нет.
Я мог это объяснить. Они гордились Томми, но на расстоянии, абстрактно, и в то же время были рады, что он не доставлял им хлопот. В свои восемь лет Томми чувствовал это, понимая, что его родителям не нужны были лишние проблемы.
- Они часто тебя наказывали? - спросил Элиот.
- Нет, - ответил Томми, затем судорожно добавил: - Но я прежде не делал ничего плохого.
- Но в этом не было твоей вины, правда?
Язык достаточно гибок. Я не был уверен, что Томми уловил тайный смысл заданного вопроса. Мальчик мог решить, что Элиот ведет речь о более позднем времени, когда его могли принять за добровольного партнера Остина. И он переложит вину на себя. Он соблазнил взрослого мужчину.
- Нет, - протянул Томми, но ответ был, к ненастью, очень неполным.
Я удержался от желания вмешаться. Я чувствовал, как Элиот подбирался к Томми, так он загонял в угол сотни свидетелей. "Выдержка, - приказал я себе, - выдержка". Я должен дать Элиоту сделать свое дело. Но у меня в голове не укладывалось одно: как можно мучить ребенка, когда в свое время позволил сотворить то же самое с человеком, сидящим рядом?
- Тогда почему ты не рассказал родителям? - настаивал Элиот.
Томми молчал. Элиот не подгонял его. Казалось, что мальчик не мог найти ответа, но Томми наконец сказал:
- Я не хотел, чтобы они плохо обо мне думали. Элиот спокойно загонял Томми в угол. Представитель старшего поколения, он знал, как это делается. Он не хотел слишком сильно давить. Элиот заговорил, казалось, совсем о другом.
- Кому первому ты рассказал о случившемся?
- Маме и папе, - сказал Томми.
Элиот выглядел сбитым с толку. Он даже громко хмыкнул. Затем спросил:
- Ты больше никому не говорил?
- Нет. Сначала нет.
- Никому из друзей?
- Нет.
- А те дети, которые вертелись у дома Остина, ты их не предупредил, не намекнул на то, что с тобой случилось?
- Нет.
- Я говорю вот о чем, может, ты просто намекнул: "Мне не понравилось, как он до меня дотрагивался", или "Мне неловко с ним", или просто "Я не хочу больше ходить туда"?
- Нет, - настаивал Томми.
- На самом деле ты продолжал ходить туда, так?
- Да.
- Когда ты рассказал родителям? - спросил Элиот.
- Этим летом.
- Этим летом? Два месяца назад, три?
- Да.
- Сколько времени прошло с тех пор, как это случилось, Томми?
- Два года.
- Более двух лет, да, с мая девяностого года по август нынешнего года?
Томми пожал плечами.
- Что тебя заставило открыться? - Не успел Томми ответить, как Элиот добавил: - Они спрашивали тебя, случилось ли с тобой что-то в этом роде?
- Нет, - сказал Томми.
- Ты как-то не так себя вел? Твои мама и папа беспокоились за тебя?
- Протестую, - сказал я, наконец найдя причину. - Он не может свидетельствовать о том, что было у кого-то на уме.
Элиот также вскочил.
- Он наверняка знал, беспокоились ли его родители о нем, ваша честь.
- Поставьте вопрос соответствующим образом, - бесстрастно отозвался судья.
- Томми. - Элиот начал наступление. В его голосе появилась строгость. Он нахмурился и подался в сторону Томми, пытаясь сосредоточиться на вопросе. - Когда ты рассказал родителям, что случилось, они забеспокоились? Они казались взволнованными тем, как ты себя вел?
Томми опустил глаза, припоминая, когда родители в последний раз проявляли о нем заботу.
- Нет, - ответил он.
- Что произошло, какое событие заставило тебя рассказать им? Они говорили с тобой?
- Нет. Мы смотрели телевизор.
- Телевизор. А что вы смотрели?
"Делай ход. Скажи, Томми". Элиот читал письменное заявление Томми, он знал, что мальчик узнал Остина во время показа вечерних новостей. Я надеялся, что Элиот спросит его об этом, потому что ему это было на руку. Элиот должен был уцепиться за это. И если бы он сделал это, Томми мог рассказать о том, чего не было в его письменном свидетельстве.
- Новости, - сказал Томми. - Я увидел его, увидел Остина по телевизору. Там говорили, что были похищены другие дети. Я понял, что он и с другими обошелся так же, - заключил Томми.
"Молодец парень". Я не мог представить доказательства других преступлений Остина, но если Элиот случайно сам выдал эту информацию, что ж, это уже нельзя было исправить, правда?
Когда я повернулся к нему, Элиот смотрел на Томми, не показывая, что допустил промах.
- Но Остина не обвиняли во всех этих преступлениях, правда, Томми? Он представлял интересы обвиняемого. Так ведь сказали по телевизору?
- Наверное. Я не знал, что именно он сделал это с другими детьми, сказал Томми не сбиваясь с курса.
Я заволновался, потому что Томми внутренне изменился. Он перестал казаться маленьким испуганным мальчиком, он вновь походил на мужчину в миниатюре. Он даже бросил на Остина взгляд, когда упомянули о других детях, который говорил об очень взрослом чувстве ревности и обиды за измену. Возможно, эмоции детей и взрослых не слишком разнятся. Кто может определить силу переживаний ребенка. Важно, что Томми больше не выглядел малолетним. Элиот молчал какое-то время, дав присяжным заметить выражение лица Томми, прежде чем задать следующий вопрос.
- То, что ты сказал родителям - поправь меня, если я произнесу неправильно, - звучало так: "Меня тоже. Он изнасиловал и меня". Ты так сказал, Томми?
- Да. - Томми не видел в этом ничего особенного.
- И что сделали твои родители? - спросил Элиот. - Они вызвали полицию, отвели тебя к врачу?
- Нет. Не...
- Нет? - Элиот уставился на него. - Они на следующий день отвезли тебя к окружному прокурору?
- Нет, - пытался объяснить Томми. - Не сразу.
- И что же они сделали?
- Поговорили со мной, - сказал Томми.
- Как же тебе удалось увидеться с врачом, полицией и прокурором?
- Я рассказал об этом школьному учителю.
- Учителю. В августе, - сказал Элиот.
- И медсестре, - добавил Томми, кивая.
- Медсестре. Ты с ней часто разговаривал?
- Думаю, мы виделись в третьем классе, - сказал Томми, - когда у меня болел живот и меня отправили домой.
Элиот кивнул в знак одобрения. Я точно видел, куда он хотел его завлечь. Думаю, все остальные тоже догадались.
- У меня нет больше вопросов, - сказал Элиот.