- Да.
- Он действительно пострадал?
- Определенно. - Дженет посмотрела на меня, она не хотела продолжать, но, когда я слегка кивнул головой, быстро проговорила, обращаясь к присяжным: - Томми Олгрену десять лет. Мне приходилось напоминать себе об этом, пока я лечила его, потому, что он кажется гораздо более зрелым. Он ведет себя как маленький мужчина. Томми подражает насильнику, который, должно быть, человек несколько...
Она повернулась и в упор посмотрела на Остина, который ответил ей таким взглядом, будто его утомил малозанимательный фильм и ему больше хотелось выйти в фойе и купить попкорн.
- Протестую, - раздраженно сказал Элиот. - Трудно поверить, что доктор Маклэрен может нарисовать чей-то портрет, судя по наблюдениям за кем-то другим.
- Выводы в компетенции суда, ваша честь, - быстро вмешался я в надежде, что смогу подтолкнуть судью к решению в мою пользу.
- Если только это не вопрос закона, - сказал Элиот. - Доктор обладает квалификацией именно детского психолога.
- Протест принят, - лаконично сказал судья.
- Так что насчет Томми, доктор? - спросил я.
Она оторвала взгляд от Остина, сжала губы.
- Иногда, - медленно начала она, затем продолжила со все возрастающим убеждением, - ребенок попадает ко мне начисто опустошенным. Нам приходится начинать с нуля, чтобы сформировать новую личность. Ребенок так глубоко уходит в себя, что ничего другого не остается. Известны случаи, когда подвергшийся насилию ребенок становится совсем другим, например более агрессивным. В его поведении появляются какие-то странности.
Я посмотрел на Элиота, который внимательно разглядывал свидетельницу и не думал расслабляться. Я нахмурился и попытался поставить себя на место Элиота. Почему он не протестовал?
- Случай с Томми самый сложный во многих смыслах, - продолжала Дженет. Она обращалась прямо к присяжным, и они с увлечением следили за ней. Потому что на первый взгляд он не кажется ущербным. Но я обнаружила, что его зрелость - это тонкая скорлупа, за которой скрывается ранимая личность. Стоит надтреснуть эту скорлупу, задать ему вопрос о выборе правильного поведения, как наталкиваешься на очень, очень маленького мальчика, который не имеет представления, как себя вести. Он не ребенок, но и не взрослый. Томми десять лет, он скоро станет подростком. Но он не готов. Он безнадежно испорчен в плане секса, безусловно, но проблема еще глубже. Он просто пытается справиться с этим, и не очень успешно. Например, у него нет друзей. Он отделился от тех, с кем дружил, потому что ему трудно держаться с ними на равных. Он не знает, что такое норма. Это очень одинокий, очень несчастный маленький мальчик.
Я не кивал в знак согласия.
- Похоже на то, доктор, что вы описываете обыкновенного мальчика, который стоит на пороге пубертатного периода. Разве нормальные дети не чувствуют себя дискомфортно в таком возрасте?
Она убежденно покачала головой.
- Не до такой степени. Нормальные дети, мы их называем нетравмированными, знают, где они могут быть самими собой. Школа может пугать их, но они чувствуют себя хорошо в семье. Или с друзьями. Или им нравится школа, и они чувствуют себя там спокойно. Или в церкви, или со мной, часто со мной. Но у Томми нет такого места. У него нет "себя". Он надевает маску в любом окружении, внутренне же он просто напуган до смерти. Он меня очень беспокоит.
Я ожидал, что это выражение личного участия вызовет новый протест со стороны Элиота, но защита зловеще молчала.
- Доктор Маклэрен, Томми скрывал происшедшее долгое время, более двух лет. А потом выложил все, увидев обвиняемого по телевизору. Вам не кажется, что он выдумал эту историю, чтобы привлечь к себе внимание?
- Протестую, ваша честь. Вне зависимости от того, насколько профессиональна свидетельница, она не может знать, говорит он правду или нет. Присяжные должны сами это решить.
Я почти заглушил слова Элиота в стремлении расположить судью к себе.
- Уверен, суд понимает, - мягко сказал я, - что я не прошу свидетеля подтвердить, что Томми говорит правду. Я спрашиваю, может ли доктор сопоставить его поведение с поведением других пациентов? Конечно, - добавил я в таком тоне, будто мы с судьей хорошо это понимали и я говорил для менее проницательных, - для этого и вызывается в суд профессионал.
Судья Хернандес кивнул.
- Протест отклонен, - сказал он.
Я поспешил повторить вопрос.
- Похоже это на ложь, доктор?
Дженет говорила так, будто только мне требовались разъяснения и я сбивал ее глупыми вопросами.
- Конечно, это могла быть выдумка, - сказала она, - исходя из тех фактов, которые вы мне предоставили. Но они также указывают на то, что Томми говорит правду. Повторяюсь, у детей разные реакции. Многие из них тут же после случившегося сообщают об этом. Но многие скрывают это, иногда годами. Они чувствуют за собой вину. И конечно, ребенок боится того, что подумают о нем люди, когда узнают. То, как Томми рассказал, что случилось, увидев этого мужчину спустя много времени, будучи в безопасности дома со своими родителями, и то, что он, наконец, не может справиться со злостью и болью, я считаю, что это соответствует поведению ребенка, пережившего сексуальное насилие.
Дженет повернулась ко мне. Только я заметил в выражении ее лица брошенный мне вызов. "Видишь? Я го-вори-ла, что смогу это сделать". Уголком глаза я уловил, как Элиот внимательно за ней наблюдал.
Дженет продолжила:
- То, как вел себя Томми после разоблачения, также убеждает меня в правильности его слов. Маленький врунишка давно бы сорвался, изменил рассказ, отказался от него. Томми настаивал на своей истории, рассказывал ее родителям, учителям, полицейским, служащим в прокуратуре и наконец мне, это заставляет меня очень сильно сомневаться в том, что он лжет.
Я решил удовлетвориться этим и сказал:
- Спасибо, доктор. Я... - Бекки писала мне записку - передаю свидетеля защите.
В записке было: "медицинское заключение".
- Я перейду к этому позже, - прошептал я.
Существует много хитростей в опросе свидетеля, и у каждого свой подход.
Ответы Дженет увели меня от темы, и я решил, что важнее зафиксировать самое важное, чем возвращаться в конце к наиболее уязвимому месту в обвинении: к медицинскому заключению. Я стараюсь передать свидетеля оппоненту в тот момент, когда прозвучал наиболее сильный аргумент в мою пользу, когда свидетель расположил к себе присяжных. Дженет произвела достойное впечатление. Пусть Элиот нападает на нее, присяжные поверили в ее искренность и профессионализм.
Элиот не стал вилять.
- Доктор Маклэрен, - сказал он без вступления или наводящих вопросов. Вы сказали, что также осматривали Томми с физиологической точки зрения. Каков был результат осмотра?
Черт! Вот почему мне надо было первому затронуть эту тему, чтобы лишить Элиота преимущества. Я сам подбросил ему козырь.
- Медицинский осмотр подтвердил, что ребенок был подвергнут сексуальному насилию, - спокойно ответила Дженет.
О нет, только не это! Дженет хотела как лучше, но попалась в ловушку, поставленную Элиотом. Я бы и сам порадовался такому ответу, будь я на стороне защиты.
- Давайте уточним, - уцепился Элиот за ее промашку. - Вы обнаружили физическое подтверждение сексуального насилия?
- Косвенное подтверждение, - сказала Дженет, - судя по признакам...
- Какие-то повреждения анального отверстия?
- Нет.
- Или отечность?
- Конечно, краснота не могла бы сохраниться так долго, чтобы я...
- Да или нет, доктор?
- Нет.
- Увеличение прямой кишки?
- Нет, - холодно ответила Дженет.
Дженет мужественно отбивалась. Следовало бы объявить перерыв, чтобы успокоить ее. Это моя ошибка. Я передал ее Элиоту с мишенью на груди.
- Тогда, может быть, были повреждения ротовой полости? - резонно спросил Элиот.
- Нет, - сказала Дженет. - Это не обязательно...
- Другими словами, - заключил Элиот, - вы не нашли физиологического подтверждения сексуального контакта и все-таки настаиваете на своем утверждении. Правильно я вас понял?