Гриффин подъехал к фургону Фелпса. Донна Тейбард тщетно старалась остановить кровь, продолжавшую обагрять плечо раненого.
– Рану надо зашить, Донна, – сказал Гриффин. – Сейчас вернусь с иглой и нитками.
– Я умру, – простонал Фелпс. – Я знаю!
– От такой-то царапины? Да никогда! – объявил Гриффин. – Хотя, клянусь Богом, до того с ней намучаешься, что еще пожалеешь, что жив остался!
– Они вернутся? – спросила Донна.
– Все зависит от того, насколько велико их племя, – ответил Гриффин. – Но, думается, еще разок они попытаются. Эрик наливает ваши бочонки?
– Да.
Гриффин вернулся с иглой и нитками, потом осмотрел свои пистолеты. Все четыре ствола оказались разряженными, хотя он помнил только один свой выстрел. Странно, как инстинкт берет верх над разумом, подумал он и отдал пистолеты Берку для перезарядки. Мадден с шестью другими мужчинами наблюдал за опушкой леса, не появятся ли дикари, а Гриффин следил, как наполняются бочонки.
Перед тем как начало смеркаться, он распорядился, чтобы фургоны отъехали от деревьев на плоскую луговину дальше к западу. Там из веревок соорудили временный загон и пустили в него пастись выпряженных волов.
Мадден расставил дозорных по периметру лагеря, и все приготовились ждать второго нападения.
Сны Шэнноу были окрашены кровью и огнем. На лошадином скелете он ехал через пустыню, полную могил, пока не увидел беломраморный город и золотые ворота. Их блеск ослепил его.
– Впустите меня! – крикнул он.
– Зверю сюда доступа нет, – ответил неведомый голос.
– Я не зверь.
– Тогда кто ты?
Шэнноу посмотрел на свои руки и увидел, что они покрыты змеиной чешуей в черно-серых разводах. Голова у него мучительно болела, и он потрогал рану.
– Впустите меня. Я истекаю кровью.
– Зверю сюда доступа нет.
Шэнноу громко закричал – его пальцы коснулись лба и нащупали рога – длинные, острые, они источали кровь, которая с шипением закипала, едва ее капли касались земли.
– Хоть ответьте мне, Иерусалим ли это?
– Тут нет разбойников, Шэнноу, чтобы убивать их. Поезжай дальше.
– Мне некуда ехать.
– Ты выбрал путь, Шэнноу. Следуй ему.
– Но я взыскую Иерусалима!
– Возвратись, когда волк и ягненок будут пастись вместе и лев, как вол, будет есть солому.
Шэнноу проснулся… Его похоронили заживо! Он пронзительно вскрикнул, и слева от него отдернулась занавеска. Комната по ту ее сторону была освещена. На постель рядом с ним осторожно присел старик.
– Ничего не опасайтесь! Вы – в Землянке Лихорадок. Все будет хорошо. Когда поправитесь, то сможете уехать, когда пожелаете.
Шэнноу попытался сесть, но голова болела невыносимо. Он поднес ладонь ко лбу, опасаясь, что она упрется в рога, однако нащупал только холщовую повязку и обвел взглядом тесное помещение. Ничего, кроме постели и огня, разведенного под белыми камнями очага. Жар, исходивший от них, обжигал.
– У вас была лихорадка, – сказал незнакомец. – Я ее вылечил.
Шэнноу лег поудобнее и тотчас заснул.
Когда он проснулся, старик все так же сидел возле него. Одет он был в куртку из овчины без всяких украшений и штаны из кожи, мягкой, точно ткань. Совершенно лысая макушка, но волосы ниже были густыми, волнистыми и почти достигали плеч. Лицо, решил Шэнноу, доброе, а зубы на редкость белые и ровные.
– Кто вы? – спросил Шэнноу.
– Я уже давно не пользуюсь своим именем, а здесь меня зовут Каритас.
– Я Шэнноу. Что со мной?
– Полагаю, у вас треснул череп, мистер Шэнноу. Вам было очень плохо. Мы все боялись за вас.
– Все?
– Вас сюда привез юный Села. Вы спасли ему жизнь в восточном лесу.
– А второй мальчик?
– Он не вернулся, мистер Шэнноу. Боюсь, его снова схватили.
– Мои пистолеты и седельные сумки?
– В целости и сохранности. Интересные пистолеты, если мне позволено так сказать. Копии «кольта» тысяча восемьсот пятьдесят восьмого года. Оригинал был превосходным оружием по меркам капсюльных пистолетов.
– Это лучшие пистолеты в мире, мистер Каритас.
– Просто Каритас, и да, полагаю, вы правы – ведь пока еще никто не открыл Смит и Вессон сорок четвертого калибра в русском варианте, и уж тем более «люгер» тысяча восемьсот девяносто восьмого года. Сам я всегда высоко ставил «браунинг». Как вы себя чувствуете?
– Не очень, – признался Шэнноу.
– Вы чуть не умерли, друг мой. Лихорадка была очень сильной, не говоря уж о тяжелом сотрясении мозга. Не понимаю, как вам после такого удара удалось сохранить сознание, хотя бы на короткий срок.
– Я не помню, как меня ударили.