– Нет ничего в мире, что могло бы соблазнить меня присоединиться к тебе, – ответил Шэнноу.
– Да неужели? А жизнь Донны Тейбард?
Шэнноу заморгал от неожиданности и попятился.
Красавец засмеялся.
– Ах, мистер Шэнноу, вы, право, не заслуживаете моей вражды. Вы – комар в ухе слона. Убирайтесь и умрите где-нибудь. – Он поднял ладонь, и Шэнноу отбросило от него с ошеломляющей быстротой.
Он проснулся и застонал. Взял Библию и при свете зари тщетно искал в ней слова, которые сдвинули бы плиту с его души.
Шэнноу и Села покинули земли племени Зерна и направились на север через широкую равнину. Они ехали неделю за неделей, останавливались на ночлег в овражках и нигде не видели признаков человеческого обитания. Шэнноу хранил подавленное молчание, и Села с деликатной почтительностью оставлял его в покое. Мальчик по вечерам сидел и смотрел, как Шэнноу склоняется над Библией, ища наставления и не находя.
Настал вечер, когда Шэнноу отложил Книгу и откинулся, глядя на звезды. Стреноженные лошади паслись поблизости, небольшой костер весело пылал.
– Век чудес миновал, – сказал Шэнноу.
– А я ни разу ни одного чуда не видел, – отозвался Села.
Шэнноу сел прямо, потирая подбородок. Более недели питались они чрезвычайно скудно, и Иерусалимец осунулся, глаза у него запали.
– Давным-давно Бог Воинств разделил воды морские, дабы его народ мог перейти море яко посуху. Он источал воду из скал и посылал своего Ангела смерти против их врагов. В те дни его пророки взывали к нему, и он даровал им сокрушающую силу.
– Может, он умер, – сказал Села. – Или спит, – поспешил он добавить, увидев, как вспыхнули глаза Шэнноу.
– Спит? Да, может быть, он спит. Куропет пришла ко мне и сказала, что умрет. «Не обнимать Куропет мужа в долгие зимние ночи». Я хотел спасти ее, я так хотел обрести возможность сказать ей: «Вот видишь, Куропет, это был лживый кошмар!» Я молился так горячо! – Он умолк и уставился на свои руки.
– Мы сделали все, что могли, – сказал Села. – Мы убили много исчадий.
– Камни в пруду, – пробормотал Шэнноу. – Возможно, она была права. Возможно, все предрешено заранее, и мы проходим по жизни, как куклы на нитках.
– Так ли уж это важно, Громобой? Раз нам это неизвестно.
– Для меня важно, неимоверно важно. Пусть бы раз я почувствовал, что сделал что-то для моего Бога, что-то такое, чем мог бы гордиться. Но Его Лицо отвращено от меня, и мои молитвы – лишь шелест на ветру.
Шэнноу закутался в одеяло и заснул беспокойным сном.
На следующий день ближе к полудню они заметили небольшое стадо антилоп. Шэнноу пустил мерина рысью и сразил молодую самку пулей в сердце. Спешившись, он перерезал ей горло и отступил, пока кровь стекала в мягкую землю. Потом освежевал и разрубил тушу, и они наелись досыта.
Два дня спустя Шэнноу и Села оставили равнину позади и въехали в область лесистых холмов.
На севере тянулся горный хребет – Шэнноу никогда еще не видел таких высоких гор, чьи вершины терялись в клубящихся тучах. При виде гор Шэнноу почувствовал себя бодрее и сказал Селе, что хотел бы подъехать к ним поближе. Мальчик побледнел.
– Нам нельзя ехать туда, – прошептал он. – Там смерть, поверь мне.
– Что ты знаешь о них?
– Там собираются все призраки. И чудовища, которые в один присест могут съесть стадо бизонов, – земля трясется под их лапами. Мой отец много лет назад побывал поблизости от них. Туда никто не ездит.
– Поверь мне, Села, я много странствовал, но видел очень мало чудовищ, и почти все они вначале были людьми. Я еду туда.
Шэнноу ударил каблуками бока мерина и поехал дальше, не оглянувшись. Однако Села не тронулся с места – глаза у него были полны страха, сердце отчаянно колотилось. Шэнноу спас ему жизнь, и он считал себя его должником. Он обязан был отплатить Иерусалимцу не меньшей услугой, чтобы вернуть свой долг. И все-таки все его существо восставало против такого дерзания. Борьба рассудка с чувствами совсем его парализовала.
Шэнноу, не оборачиваясь, поднял руку, подзывая его. Этот жест решил дело: Села пустил лошадь рысью и поравнялся с Громобоем.
Шэнноу улыбнулся и похлопал его по плечу. Уже много недель Села не видел, чтобы он улыбался. Может быть, спросил себя Села, это такое безумие? И грозящие опасности, даже смерть, пробуждают в нем жизнь?
Они ехали по оленьей тропе, и она увела их высоко в холмы, где свежий воздух был напоен благоуханием сосен и трав. Неподалеку взревел лев. Села словно увидел, как зверь прыгает на свою добычу, – это был охотничий рев, парализующий жертву ужасом. Лошадь мальчика прянула в сторону, и он успокоил ее ласковыми словами. Раздался выстрел, по холмам прокатилось эхо. В руке Шэнноу появился адский пистолет, и он направил мерина на выстрел. Села вытащил из-за пояса капсюльный пистолет Шэнноу и поехал следом. Но он не взвел курка – он избегал касаться пистолета с той минуты, как получил его от Шэнноу у могилы Каритаса. Пистолет внушал ему ужас, хотя и придавал сил, так что он носил его за поясом больше как талисман, чем разящий смертью громовик.