- Прошу меня извинить! - закричал директор, бледный от бешенства. - Это уже прямое подстрекательство...
- Не будьте смешны! - рявкнул Кастнер. - Какое же тут подстрекательство, если я предлагаю человеку говорить правду? Высказывайтесь свободно, без стеснения - я Кастнер, от концерна социал-демократической печати, вы всегда можете мне написать...
Но заключенный уже принял решение.
- Есть такие, что всегда фыркают, - сказал он, преданно глядя в глаза репортеру. - Хлеб как хлеб, я его ем с удовольствием. Те, кто здесь всех громче кричит, те на воле сухую корку грызли да ходили с голой задницей.
- Так, - сказал репортер Кастнер, наморщив лоб и явно недовольный, тогда как директор вздохнул свободней. - Так!.. За что сидите?
- Аферист, - ответил господин Либшнер. - И потом тут будут направляться команды для уборки хлеба; мы будем получать табаку и мяса сколько душе угодно...
- Благодарю! - сказал коротко репортер. И обратившись к директору: Пойдем дальше? Я хотел бы заглянуть еще в одну камеру. Что такое уборщики из арестантов, мы знаем - и знаем цену их вранью. Все они боятся потерять тепленькое местечко... К тому же аферист... Аферист и сутенер - последняя мразь, им доверять нельзя!
- Поначалу вы как будто придавали большое значение словам этого афериста, господин Кастнер... - Директор улыбнулся в свою белокурую бороду.
Репортер не видел и не слышал.
- И потом, что это за уборочные команды! Выполнять на крупных аграриев адову работу, которой гнушаются даже жнецы поляки. За нищенскую плату! Это ваше изобретенье?
- Отнюдь нет, - ласково сказал директор. - Отнюдь нет. Постановление вашего товарища по партии в прусском министерстве юстиции, господин Кастнер...
2. ИЗГНАНИЕ ПЕТРЫ
- Фрау Туман, - сказала на кухне Петра квартирной хозяйке, застегнув сверху донизу ветхое пальтецо и не подумав даже о своей соседке по коридору, о спившейся с круга Иде с Александерплац, или Иде-аристократке, которая сидела у кухонного стола и макала в кофе с молоком хорошенькие, глазированные крендельки, - фрау Туман, не могу я чем-нибудь вам помочь по хозяйству?
- Господи боже мой, девочка! - вздохнула мадам Горшок, склонившись над раковиной. - Что ты мне городишь насчет помощи? Ты хочешь следить по часам, не пора ли ему вернуться? Или живот подвело?
- И то и другое, - сказала Ида своим глухим, скрипучим от водки голосом и с присвистом всосала через кусок сахара глоток кофе.
- Селедки я уже почистила и вымыла, картофельный салат ты так не сделаешь, как любит Биллем... а что же еще?
Она посмотрела вокруг, но ничего не придумала.
- Я-то старалась и спешила, чтобы поспеть в церковь на шикарную свадьбу - хоть за дверью постоять, но уже без двадцати два, а невеста еще разгуливает в мужском пальто и с голыми ногами. Везде обман!
Петра присела на стул. Ей в самом деле подвело живот - посасывало с тихим намеком на близкую боль. И слабость в коленях... Время от времени она вся вдруг обливалась потом и не только от удушливой жары. Но несмотря ни на что, настроение у нее было хорошее. Большая, дающая счастье уверенность наполняла ее. Пусть обе женщины говорят все, что взбредет им на ум, у Петры нет больше гордости и нет прежнего стыда. Она знает, куда ведет дорога. Лишь бы привела к цели, вот что важно, а что трудна пускай.
- Вы только осторожней опускайтесь на стул, сударыня! - издевалась Ида-аристократка. - Не то он проломится под вами, пока придет жених вести вас к венцу.
- Ты ее не очень-то задевай у меня на кухне, Ида, - заметила, склонясь над раковиной, мадам Горшок. - До сих пор он всегда за все платил, а с жильцами, которые платят, надо быть любезной.
- Рано или поздно всему приходит конец, фрау Туман, - наставительно сказала Ида. - У меня на мужчин глаз, я всегда примечаю, если хахаль заскучал и собирается дать тягу... Ее хахаль дал сегодня тягу.
- Ох, не говорите, Ида! - завела плаксиво фрау Туман. - Не хватало мне еще остаться с этой девочкой на руках, босой да в пальто на голое тело! Ах боже мой! - закричала она громко и так швырнула котелок, что он задребезжал. - Неудача мне нынче во всем, теперь еще придется, чего доброго, купить ей платье, чтобы с ней развязаться!
- Купить платье! - сказала презрительно Ида. - Дурость одежей не прикроешь, фрау Туман. Вы скажите ближайшему полицейскому, что, мол, так и так... живет у нас такая в доме... то да се, понимаете... надувательство. Ее живехонько отведут в участок и засадят в Алекс. Они там что-нибудь на вас наденут, фройляйн, будьте уверены - синий халат и платок на голову, поняли?
- Нечего вам меня пугать, - сказала Петра миролюбиво, но слабым голоском. - Ведь и с вами бывало не однажды, что вас бросал кавалер. - Она не хотела этого говорить, но когда у человека переполнено сердце, слова сами просятся на язык, и она сказала.
Иде стало нечем дышать, словно кто крепко саданул ее со всей силы в грудь.
- Ага, влетело тебе, девочка! - захихикала Туманша.
- Не однажды, фройляйн? - сказала, наконец, Ида, повышая голос. - Не однажды, сказали вы?! Сотни раз, вот как вы должны были сказать! Сотни раз бывало, что я стою под часами на площади, и стрелка себе идет и идет; уже и ноги стали как ледышки, и колени отнялись, а я, дура несчастная, никак не соображу, что подлец опять променял меня на другую! Однако же, перешла она от грустных воспоминаний к атаке, - это вовсе не значит, что девчонка, которой в день ее свадьбы нечего на себя надеть, может передо мной задаваться! Девчонка, которая жадными глазами готова вырвать у меня крендель изо рта и считает глотки, когда я пью кофе. От такой...
- Здорово отделала, здорово! - радовалась Туманша.
- Да и вообще! Разве это дело для приличной девушки, чтоб она в таком стесненном положении приходила, задравши нос, на чужую кухню и спрашивала точно графиня Знайтенас: "Не могу ли я вам помочь?!" У кого нет ничего за душой, тот должен просить милостыню, это еще мой отец прописал мне палкой на горбу, и если бы ты просто сказала: "Ида, я подыхаю с голоду, дай кренделек", - ты бы давно получила! Да и вы, фрау Туман!.. Я вам плачу доллар в день за ваш клоповник, хотя у вас ночью света на лестнице нет и мои кавалеры постоянно этим меня попрекают, вам тоже не пристало смеяться и кричать: "Влетело тебе, девочка!" Вам бы, наоборот, взять меня под защиту, а вы позволяете ей нахальничать, девчонке, которая спит задаром со своим альфонсом, ради удовольствия, и уж вы бы, фрау Туман, должны понимать, откуда она берет деньги... "Мы не работаем, и на улицу мы не выходим, промыслом не занимаемся - для этого мы слишком благородные..." Нет, фрау Туман, удивляюсь я на вас, и если вы эту наглую дрянь, которая еще тычет мне в глаза, что мне-де не всегда везет с кавалерами, если вы ее тотчас не вышвырнете вон, я съеду сама!
Ида-аристократка стояла красная от гнева, вся еще держа в одной руке крендель, она была ярко-красная и делалась все краснее по мере того, как уясняла себе, насколько тяжело нанесенное ей оскорбление. Туманша и Петра в полной растерянности следили за этой бурей, налетевшей неведомо откуда и почему. (Да и сама Ида-аристократка, если бы способна была подумать, несомненно была бы не менее поражена концом своей речи, чем обе ее слушательницы.)
Петра рада бы встать, тихонько пройти в свою комнату, запереться и кинуться на кровать, - о, добрая кровать! Но она чувствовала себя все слабее, временами у нее шумело в ушах, плыло перед глазами, и тогда сердитый голос звучал совсем далеко. Но вдруг он опять приближался, кричал ей прямо в уши, и снова все плыло перед глазами. Потом по затылку пробегал огонь, сбегал по спине; проступал расслабляющий пот... Подсчитать как следует, так она уже много дней ни разу толком не обедала: все только сосиски с салатом - если Вольф возвращался с деньгами, или булочка с ливерной колбасой, которую она съедала, присев на край кровати. А со вчерашнего утра и вовсе ничего, когда ей так важно хорошо питаться!.. Нужно бы скоренько пройти в свою комнату и запереться... да, главное запереться на ключ; и если явится полиция и станут стучать ей в дверь, не отпирать и все; открыть, только когда вернется Вольф...