— Немножко, — наконец говорит Диана.
Я с трудом вспоминаю вопрос.
— Выглядело, как множко.
Она смущённо трёт шею.
— Это помутнение. Так не делаю… Помутнение.
В голосе ее прорезается отвращение. Мне хочется успокоить Диану, обнадёжить, но тут рана напоминает о себе, и несказанные слова, скорчившись от боли, уползают обратно в глотку.
Мы сворачиваем на Шестую линию, и вокруг появляются прохожие.
— Можно спросить, молодые люди? — доносится голос слева.
К нам подходит благообразного вида священник, но Диана даже не удостаивает его взглядом: сжимает губы в ниточку и топает прочь.
— Молодые люди?..
Она оборачивается и поднимает обломок бордюра. На широких скулах выступают желваки.
— Нахуй съебись!
— Диана, Ди… — Я хватаю её за руку, и резкое движение отдаётся болью вокруг пореза. — Ох… Нам пора. ПОРА.
Я быстрее увожу Диану прочь, пока священник растерянно смотрит вслед.
Она грубовато выдёргивается из моей хватки и отшвыривает обломок. Достаёт сигарету, нервно закуривает. Судя по приторному запаху, это не табак. Марихуана? Гашиш? Я корчу недовольную рожу, и Диана предлагает, словно назло:
— Будешь?
— Нет. И тебе… ну, не стоит, может?..
Она показывает средний палец с руинами чёрного лака, и снова между нами растекается тяжеленное молчание.
— Значит, ты теперь говоришь, — замечаю я.
Диана дёргает щекой, не отвечает.
— Много говоришь.
— Экстренные обстоятельства. — Она выдыхает сладковатый дым носом. — Я н-никак не пойму: как ты здесь оказался?
— Тебя искал.
— Зачем?
От её холодного, равнодушного вопроса у меня стягивает узлом живот. Перед мысленным взором мелькает фото рыжей девушки, которое показывал Мухлади.
— Сказать тебе: «Иди ты сама».
Губы Дианы дёргаются, она моргает.
— Чего?
— Когда твоя мама пропала, я тебе звонил. Ты сказала…
Диана опускает взгляд и поводит рукой с сигаретой — словно разминает ноющее плечо.
— Сказала… — Я тщетно изгоняю из мыслей лицо убитой, но оно возвращается. Нет, не лицо — фарш. Кожа, кровь и кости, взбитые миксером до картины сюрреалиста. Я останавливаюсь от резкого приступа тошноты.
— Чел?
— Всё… всё норм.
Мы сворачиваем на светлую, в сине-розовом неоне, улицу, и я взглядом утыкаюсь в вывески, словно так сбегу от жуткого трупа. А он есть, он ждёт где-то там, в ночи, в холодном морге.
Что, если бы так «ждала» Диана?
— Я сказала тебе: «Иди на хер», — вспоминает она.
— Д-да. А потом тебе… абонент не абонент, а в «Почтампе» ты меня в чёрный список… И сказать тебе че-то можно было только лично. — Я набираю воздуха. — Вот и говорю: «Иди ты сама». Вот. Сказал. «Иди ты сама»!
Лицо у Дианы не выражает ничего. Полный эмоциональный штиль. Затем левая бровь медленно поднимается.
— Ты меня искал, чтобы послать?
— Ну…
Некоторое время мы молчим. Никакого морального удовлетворения нет и в помине. Разве что смущение? Страх?
— Чел, это так не работает.
— А?
— Ты должен сказать прямым текстом. — Диана затягивается и носом выдыхает дым. — Ну, чтобы человека задело.
— Я… каким текстом?
— Скажи: «Диана, иди ты сама в пизду и на хуй». И, там, добавь что — нибудь от себя. Типа, «Ебучая уродливая свиноблядь».
— Я так говорить не буду.
— Ссышь?
— Да не буду я материться!
— Как хочешь.
Мы проходим мимо ржавых ангаров: бетонные заборы обвивает колючая проволока, на каждом сантиметре свободного места пестреет граффити. Ветер с воем роется в нашей одежде и волосах, гремит и скрежещет водостоками, словно сама темнота смеётся, хохочет на разные голоса.
— Ты мне приснилась.
Диана оглядывается на меня, но ничего не отвечает, и я тараторю — лишь бы заполнить паузу:
— На химии как-то. А потом мама твоя пропала. А потом мы… А в полиции напугали, типа, похожую на тебя девушку у-убили?..
Диана щелчком отправляет бычок в полёт, и его тень чёрным штрихом мелькает над дорогой: ударяет о мусорный бак, снопом искр осыпается на асфальт, гаснет с шипением в луже.
— Чуть со страху не помер, что тебя убили.
На губах Дианы вздрагивает подобие улыбки.
— Я неубиваемая.
— О, да.
Мы сворачиваем раз, другой, заходим в бордовые ворота. Наползает конус света от фонаря и сменяется полной темнотой. Порез подсыхает, и при каждом шаге ткань то прилипает к коже, то отлипает. Ме-е-ерзкое чувство.