Пора было спать, удовлетворенный Отто поднялся с кровати:
— Я в душ. Тебе пора, малыш. Прости, мне завтра рано вставать.
— Ладно, милый, — покладисто сказала Ева, томно потягиваясь. — Спи хорошо, я хочу завтра победителя. Ты ведь подаришь мне свою медаль, правда?
Ну ясно, губа у нас не дура. Медаль подарить! Вот прямо разбежался. Он не имел понятия, знает ли кто-то о том, что он подарил Рене медаль после победы в слаломе, но не собирался больше делать ничего подобного. Чтобы выиграть пару секунд на обдумывание дипломатичного ответа и скрыть очередную волну раздражения, он закурил тонкую сигару — накануне старта он отказался и от обычных сигарет. Наконец, выдохнув облачко ароматного дыма, он ответил:
— Ты что, малыш, нельзя. Меня в клубе съедят. Я даже у себя медаль не могу оставить.
На самом деле он не соврал, медали действительно хранили в клубе или национальном отделении федерации, просто он был Ромми, и ему очень многое сходило с рук. Сошло и то, что он подарил медаль своей девушке на день ее рождения.
— Как жаль. И ничего нельзя придумать?
Отто изогнул уголок рта в насмешливой улыбке:
— Спокойной ночи, детка.
Она и так уносила в своем жадном клювике стартовую майку с сегодняшней контрольной тренировки (стартовый номер 2), хватит и этого с нее. Традиция соблюдена — фанатка заполучила что-то из обмундирования переспавшего с ней спортсмена, а он не расстался ни с чем, ценным для себя: волки сыты, овцы целы. Майка — не медаль, контрольная тренировка — не сама гонка, хотя он и выиграл сегодня, снова убедившись в том, что Штрайф — это его трасса.
Ева начала одеваться, Отто, зажав сигару в зубах и щурясь от дыма, обмотал белое пушистое полотенце вокруг бедер, щелкнул пультом дистанционки телевизора и подцепил колечко на крышке запотевшей ледяной банки «Штигля». Легкое шипение, первый благословенный глоток. Ему уже не терпелось, чтобы Ева ушла — тогда он бы успел посмотреть по телику трансляцию с Аустрэлиан опен под первую и последнюю банку пива на сегодня. Никакого алкоголя перед стартом. Дело даже не в медкомиссии — никакой анализ не покажет по прошествии полусуток, что парень весом в 90 кг вылакал 0,33 пивка. Просто ему нужна безупречно ясная голова.
— А ты распорядишься, чтобы меня пропустили к тебе на трибуну? — спросила Ева. Отто был готов к этому вопросу, но все равно в очередной раз подавил раздражение. Ведь она знала с самого начала свое место, но все равно пытается заступать черту. Девушка на трибуне сборной, а тем более на трибуне победителей — заявка на достаточно серьезные отношения, они оба отлично об этом знают. Пусть Флориану Хайнеру и хватило глупости вытащить подстилку под камеры, Отто этого делать не намерен в любом случае. Впрочем, дипломат Ромингер и сейчас сгладил углы. Он принял тот ужасно огорченный и пристыженный вид, который ему так хорошо удавался и которым он обманул Рене, сообщая ей о том, что она не едет с ним в Америку, потому что они вовремя не позаботились о визе:
— Сожалею, малыш. Конечно, мне бы хотелось, чтобы ты поболела за меня. Но понимаешь, это было бы ошибкой для нас обоих.
— Но почему?!
Он опустил глаза со смущенным и расстроенным видом:
— Малыш, пойми меня правильно. Я швейцарец, и мои фаны ждут от меня, что моя девушка тоже будет швейцаркой. Да и тебе, наверное, у себя дома не стоит переходить на сторону противника. Ведь правда?
И опять он был недалек от истины. Взаимная лояльность горнолыжников и их болельщиков иногда давала трещины, где дело касалось двух стран, для которых горные лыжи — приоритет номер один, самый главный вид спорта и национальная гордость. Скрытая (а иногда и открытая) конкуренция швейцарцев и австрийцев так или иначе давала о себе знать, и стоило все же учитывать и это. Допустим, Хайнер в Венгене не волновался по поводу рыжей фигуристой швейцарки Хайди, и Ромингеру сошла бы с рук связь с австрийкой, тем более, с такой красавицей, как Ева, но он просто в очередной раз воспользовался неким фактом в выгодном для себя свете.