Прикосновение уже впрямую, безо всяких преград… горячая, влажная плоть под пальцами… она выдохнула его имя, как молитву… его самоконтроль давно висел на волоске, на грани… Отто пылал, горел, но все же последним отчаянным усилием удерживал себя от чрезмерной спешки… Она должна испытать это прямо сейчас. Он заставит ее… Он поцеловал ее в уголок рта, подбородок, в шею… Рене застонала, когда его губы легко скользили по ее горлу вниз. Сладко, сладко, хорошо… Дальше вниз, между грудей, через живот… она слишком поздно поняла, что он собирается сделать. А, поняв, смущенно вскрикнула и попыталась сжать ноги, оттолкнуть его. Нет… нет… да! О Боже, да! Он прильнул к ней горячими губами, он делал с ней чудеса, он сводил ее с ума. Она выкрикнула его имя, выдохнула и не могла вдохнуть… холодная и одновременно горячая, обжигающая волна подняла ее… Отто ощутил мощную пульсацию, надавил сильнее… еще… Да, моя малышка, да, давай же!
Ее тело содрогнулось, она выгнулась навстречу ему, закричала. Он подождал, пока она успокоится, и обнял ее нежно и осторожно. Она лежала, прижавшись к нему, вся мокрая, дрожащая, и он в жизни не видел ничего более прекрасного. Ее ресницы были мокрые, она посмотрела на него затуманенными глазами.
— Ты такая сладкая, — прошептал он. И поцеловал ее в губы. Она вспыхнула от смущения и попыталась отвернуться от его поцелуя… но он не позволил. Теперь он уже мог по-настоящему взять ее. Он тоже заслужил свой пирожок. Он улыбнулся, уткнувшись в ее шею.
— Малыш, а ты знаешь, что мы еще не закончили?
Она хихикнула:
— Догадываюсь. А это будет также…
— Давай посмотрим, — он мигом положил ее на спину и навис над ней на руках, весь дрожа от нетерпения. Сейчас, сейчас, о да… Она была такая мокрая и скользкая, что он со своими солидными габаритами смог войти легко и почти безболезненно для нее. Боже, какая она замечательная — такая тугая, горячая. Он знал, что она будет тесной и узкой, и ожидал, что встретит препятствие, которое собирался быстро и аккуратно устранить. Но его не было. Отто заставил себя на секунду притормозить, чтобы дать ей возможность привыкнуть к нему. Большой… распирание, растяжение… привыкла… Крик боли уступил место стону удовольствия. Девушка зачарованно смотрела на лицо Отто, до чего он прекрасен… Сейчас — особенно… Затуманенные глаза, капельки пота на лбу и переносице, нижнюю губу закусил, о, мой любимый, любимый…
Он заставил себя на секунду остановиться и сказал, тяжело дыша:
— Слушай… Я в первый раз долго не смогу. Правда. Прости. В следующий раз все будет как надо.
— Да? — озадаченно спросила она. — А как надо?
Он застонал:
— Малыш, я правда больше не могу сдерживаться. Я тебе покажу, как надо, чуть позже.
— Ладно.
Неистовство. Сначала его яростный, мощный натиск напугал ее, она вдруг вспомнила о боли, будет больно… Но не было. Он взял ее, он двигался в ней, заставляя ее стонать, делился с ней своей страстью и нетерпением, рассылая по всему телу крошечные электрические разряды… Он не сразу понял, что она стонет и извивается, ее глаза закрыты, темные волосы разбросаны по подушке, рот открыт в беззвучном крике — он так себе и представлял. Именно так — она не просто лежит и терпит, а ей вроде бы нравится происходящее. Последним сверхъестественным усилием воли он держался, не разрешая себе кончить… Но она так сладко двигалась под ним, что тормозить становилось все труднее. Отто процедил сквозь зубы:
— Не ерзай…
— Что?
— Замри!
— Отто, но я…