— Что? — напряженно спросил он, каким-то невероятным усилием заставляя себя притормозить. — Больно?
— Нет! Нет! — Она с силой обхватила его поясницу и потянула к себе. — Не останавливайся! Пожалуйста!
И он перестал сдерживать себя. Схватка была короткой, неистовой и бурной — у них опять все получилось одновременно, она обогнала его примерно на секунду. Отто просто не мог держаться дольше, когда она кончала — она становилась еще более тесной и горячей, и он тут же выходил из-под контроля. Обычно он или рычал, как медведь, или кончал молча, как настоящий мачо, но на этот раз не стал тратить силы и энергию на то, чтобы еще и сейчас продолжать сдерживаться. Он выпустил себя на волю и закричал вместе с ней. И снова не услышал ее — «Отто, люблю тебя!» Оба мокрые от пота, задыхающиеся, обессиленные, счастливые. Абсолютно удовлетворенные.
— Отто, — всхлипнула она, прижимаясь к нему, умирая от любви и счастья.
— Рене, — прошептал он, пытаясь восстановить дыхание, и уронил голову на ее плечо.
Какое-то время они лежали молча, неподвижно. Она на спине, он — на животе, прижавшись к ней, его голова все еще на ее плече. Его правая рука накрыла ладонью грудь Рене. Девушка прикоснулась губами к его виску, пропустила пальцы сквозь пряди его почти белокурых волос, уткнулась в них носом. От его волос едва уловимо пахло шампунем, сигаретами и морозным воздухом.
Ей хотелось говорить с ним, понять, что будет дальше, узнать его получше. Но он лежал с закрытыми глазами, с совершенно умиротворенным видом. Его ресницы, удивительно длинные для мужчины, отбрасывали пушистые тени на загорелые щеки, на губах играла легкая, почти детская улыбка. Отто блаженствовал. Казалось невозможным нарушать этот кайф. Но не все об этом знали.
Легкий стук в дверь нарушил очарование момента. Отто встрепенулся:
— Это гратин. Черт, я опять голодный. — Легко и грациозно поднявшись на ноги, он схватил белоснежное махровое полотенце с близстоящего кресла, обмотал его вокруг бедер и подошел к двери.
Рене думала, что она наелась салатами, но оказалось, что и ей снова хочется есть. И гратин, поданный в керамических горшочках с забавными завитушками в качестве ручек, и оставшиеся полбутылки сухого красного вина пришлись вполне кстати.
Они сидели с ногами на разгромленной постели и наслаждались вкусной едой. Отто встретил ее взгляд, она улыбнулась ему — так нежно, ее глаза так сияли, в них было столько любви, что его сердце сжалось на момент. Черт… черт, черт, черт, тысяча чертей. Его поступок предстал перед ним во всей гнусной неприглядности — он таки сделал это. Как какой-то похотливый питекантроп, он затащил в пещеру именно ту девушку, к которой обещал себе не приближаться, и благополучно трахнул ее. Три раза, если уж быть совсем точным. И вот теперь она смотрит на него так, что становится ясно — он для нее значит что-то, и она просто не поймет, что между ними ничего не будет, кроме секса. Отличного, отчаянного, сногсшибательного, обжигающего и ни к чему не обязывающего секса… К черту… как он мог? И что теперь делать? Но заниматься самобичеванием после трех головокружительных оргазмов не хотелось. И от ее взгляда, от нежности и обожания, ему на самом деле стало так тепло и приятно… Рене улыбнулась ему:
— Отто… а у нас все хорошо получилось? Ну… то есть в смысле, что я не умею и…
— У нас отлично получилось, — заверил он ее. — Просто превосходно.
— Правда? — просияла девушка.
— Конечно. Знаешь, типа как замок и ключ к этому замку. Четко.
— Ага, — она самодовольно улыбнулась. — Или как штекер папа и гнездо мама.
И вот тут он замер, его как громом ударило. Папа, мама… Будь все проклято, он забыл про все на свете гребанные резинки!!! Три раза он был с ней, и ни разу из этих трех раз он даже не вспомнил про то, что… Твою мать!!! Его чертов бумажник был набит гондонами всех форм и расцветок, в бардачке машины обретался целый склад, а он — чокнутый похотливый козел — позволил себе забыть о всякой осторожности! Впервые лет с тринадцати, черт подери, он допустил такую глупость! Никогда такого не было! Как девчонки ни упрашивали его «попробовать», как ни клялись, что пьют таблетки, он никогда не забывал об осторожности — превыше всего ценя свою свободу и независимость, не видя причин доверять кому бы то ни было, кроме самого себя, строя свою жизнь так, как это было нужно ему и только ему, он никогда не полагался на шансы и не рисковал. И вот теперь… Он был готов просто выпороть себя. Нет, определенно, у него сегодня мозги отключились напрочь, остались одни инстинкты — потрахаться и пожрать.