Конечно, всегда были такие, которые за ним бегали. Это было нормально и ничуть его не напрягало — если девушка была в его вкусе, он вполне мог уделить ей время, а потом исчезнуть — удержать его было примерно как пытаться удержать в ладонях ветер. Если же девушка его не привлекала — что же, это была не его проблема.
Но концепция «не моя проблема» разлетелась вдребезги, когда появилась Мона Риттер, которая не могла быть и не была его любовницей, к которой он не притронулся ни разу. Она буквально свалилась на его голову вместе со своим признанием в любви. Ему до нее не было ровным счетом никакого дела, он не собирался иметь с ней ничего общего, но постарался быть добрым и деликатным, не ранить ее чувства. Он наврал что-то про какую-то девушку, которую он любит и никогда не сможет изменить, и с чувством выполненного долга свалил. А ночью за ним пришли из полиции, потому что Мона выбросилась из окна. И оставила записку, что делает это из-за Отто. Его задержали по подозрению в убийстве, потому что он был последний, кто видел ее живой. Но было доказано, что это действительно самоубийство, ей никто в этом деле не помог, а Отто в это время был в другом месте. Дело было закрыто, но он не смог преодолеть до конца чувства вины и ужаса.
Мона просто не поверила ему. Все знали, что у него нет никакой постоянной девушки просто потому, что было слишком много временных. Тогда он и заключил своего рода соглашение с Клоэ Лариве. Клоэ была, что называется, свой парень. Она была из тех, кто вполне заточен под быстрые ни к чему не обязывающие отношения, просто ради удовольствия. Таких было много, они приходили и исчезали из его жизни, не принося ничего, кроме развлечения. Но Клоэ была очень умна, и они оба быстро поняли, что помимо секса они просто приятны друг другу. Она была одной из немногих девчонок, которых привлекла не его внешность, а ум и характер. И он смог рассмотреть в ней не подстилку, а человека, заслуживающего уважения. Они были вместе, но в то же время порознь. Не любили друг друга, но были друзьями. Оба знали, что каждый из них может разорвать соглашение в любой момент, ничего не объясняя. Но соглашение было выгодно обоим. Отто — потому что он мог держать подальше девушек вроде Моны, Клоэ — потому что она уютнее чувствовала себя с мужчиной, с которым можно спать, ходить в рестораны и болтать за жизнь, а серьезных отношений она тоже не хотела. Клоэ любила хороший секс, но боялась и СПИДа, и прочего всего, и не любила часто менять партнеров. Отто в качестве постоянного любовника, пусть даже по такому своеобразному соглашению сторон, ее устраивал на 100 %. И Клоэ, и Отто по соглашению имели право спать с кем угодно на стороне, и они этим правом пользовались, тщательно следя, чтобы об этом никто не узнал — она ходила налево очень редко, он практически постоянно. Для всего мира они были парой, только Макс немного догадывалась, что тут реально происходит — они с Отто слишком хорошо друг друга понимали.
Он не хотел, чтобы кто-то его любил или страдал из-за него, а больше всего на свете боялся еще одной ненормальной, которая покончит с собой. Он инстинктивно выбирал таких, которые не могли бы полюбить. Он не отдавал себе отчет, что у него именно такой критерий, но он избегал обоих полюсов — «хороших» и шлюх. Его контингентом были красивые девчонки без комплексов и без заморочек о большой и светлой любви. Фанатки, тусовщицы.
После истории с Моной Риттер «хороших» он просто боялся, как огня. Будь он проклят, если еще одно подобное существо из-за него наложит на себя руки. С Клоэ было комфортно. Она знала, зачем она ему нужна, смотрела сквозь пальцы на его похождения на стороне, не предъявляла на него никаких прав и считалась для всего мира его девушкой. Они довольно часто спали вместе, но это были скорее дружеские перепихи. Клоэ была умна, тактична, умела ненавязчиво исчезать в нужный момент, она была ему почти таким же другом, как и Макс. Он понадеялся, что какая-нибудь добрая душа вроде Макс или Брауна просветит эту хорошую девушку (как там ее?) о Клоэ. Канатка доехала до верха, и он выкинул из головы и Брауна вместе с его сестрицей, и Клоэ, и всех остальных — он сосредоточился на трассе.
Рене быстро нашла общий язык с Максин, и к вечеру они уже были почти подругами. Знакомство со спортсменкой заставило Рене горестно задуматься о козлячести мужчин, даже, возможно, не худших экземпляров. Вот Макс — это же просто воплощенная мечта любого нормального мужика. Она так хороша собой, брюнетка с бархатистыми карими глазами и изящной фигуркой, в ней есть и темперамент, и юмор, и она явно любит Артура, а он, столь же явно, любит ее — и зачем, спрашивается, ему всякие приблудные девчонки? Никогда она не поймет некоторые вещи — к примеру, зачем блондинки красят корни волос в темный цвет, а мужики не успокоятся, пока не переспят с половиной мира.
Этот день, 1 ноября, выдался очень насыщенным — сначала очень много активного катанья на лыжах, от которого до сих пор болели все мышцы, потом обед, после которого предполагалось, что спортсмены идут в спортзал на силовую тренировку. Но Артур и Макс сбежали после обеда, чтобы погулять с Рене по Санкт-Моритцу — все вместе они покатались на санях, запряженных пятеркой лошадей, погоняли на снегокатах и на собачьих упряжках. Не было ни одной такой минуты, чтобы ей было скучно или неинтересно, чтобы было можно думать о чем-то другом. И все равно она постоянно вспоминала зеленовато-карие глаза и дерзкую улыбку Отто Ромингера. Она невольно представляла его рядом с собой — наверное, он здорово гоняет на этом снегокате. А потом, когда они втроем пошли пить глинтвейн к освещенной сотней маленьких лампочек стойке, она не могла не мечтать о том, чтобы он протянул ей горячий, исходящий ароматным паром стакан, поцеловал бы ее и сказал, что любит. Но снова пришлось свирепо одернуть свое разбушевавшееся воображение: Отто попросту не заметил ее! Он посмотрел даже не на нее, а сквозь нее, и ни о каких поцелуях и любви не могло быть и речи! Да кто она такая? Обычная серая мышь! А он кто? Он… Отто Ромингер, король всей солнечной системы и сопредельных галактик. Он из тех мужчин, кто рождается на свет, чтобы разбивать женские сердца, вот так, и не иначе. И к тому же, она обещала брату, что не будет сближаться ни с кем из клуба. И почему-то ей казалось, что, настаивая на этом, Артур имел в виду в первую очередь Отто Ромингера.
К ужину они вернулись в отель. В ресторане Рене невольно высматривала его за одним из соседних столиков, но тщетно — его не было. Она безумно устала, голова шла кругом от свежего воздуха и обилия впечатлений, ноги и бедра ныли, все, чего ей сейчас хотелось — пойти в номер и улечься в пижаме перед телевизором, и так она и поступила. Еще бы сейчас посмотреть какой-нибудь красивый и романтичный фильм. Да, к примеру, «Джен Эйр» — как раз по ситуации. Сиротка — серая, но умная и добрая мышь женит на себе порочного, богатого и роскошного аристократа. Она не выдержала и расхохоталась (благо, никто ее не видел). А по телику показывали «Неприкасаемых» — тоже неплохо.
Но даже захватывающий фильм с целым созвездием красивых мужиков-актеров не отвлек Рене — она снова и снова ловила себя на том, что вспоминает Отто Ромингера, короля, так его, Солнечной системы и сопредельных галактик. Дура, дура, что тут сказать? Уж лучше бы она пускала слюни вот от любого из них — Кевина Костнера или Шона Коннери, да хоть самого Роберта де Ниро — Аль Капоне! Оно куда безопаснее. Рене сильно-сильно потянулась (сиреневая пижамная кофта задралась до груди), сделала звук чуть громче…
В дверь постучали. Рене встрепенулась, по пути в коридор сердце подскочило — а вдруг? Но, конечно, на пороге стоял вовсе не Ромингер, а Максин.
— Что я вижу, — выразительно сказала Макс, входя в номер. — В пижаме? Спать собралась?
— Ну, у меня мышцы болят. Хочешь фанты?
— Плесни, — разрешила Макс, ослепительная в облегающем мини. — Как раз выпью, пока ты оденешься.