— Понимаешь теперь, почему я предпочитаю работать с детьми? — сказала Кэрен Ривера, прикрыв дверь за Томми и его матерью.
— Думаешь, из него получится хороший свидетель? — спросил я Бекки.
Впервые она не стала дожидаться моего мнения. Она стояла, сложив руки, глядя на закрывшуюся дверь.
— Он слишком хороший свидетель, — произнесла она. Я кивнул.
Обвинения против Остина копились у меня на столе. Некоторые из них попали к нам после того, как его фотография появилась в газетах. Некоторые отыскали мы сами. Лоу Падилла после первых обвинительных актов вернулся к детям, с которыми он беседовал за последние несколько лет, показал им новые подборки снимков. Некоторые из них по прошествии стольких лет не могли вспомнить лицо. Кое-кто из родителей не пускал детектива на порог. Но сначала один ребенок, потом двое, трое посмотрели на снимки и указали на Остина Пейли. Они также приходили ко мне в кабинет. Это превратилось в ужасную обыденность, галерею подавленных детей. Некоторые из них не видели своего похитителя почти два года, но выражение их лиц все еще оставалось пришибленным, и с этим они войдут во взрослую жизнь. Они обладали тайной, которая отличала их от нормальных детей. Один мальчик два года не подпускал к себе отца. Другая пятилетняя малышка выглядела ужасающе томной, она флиртовала со мной, стоя так близко, что я мог чувствовать тепло ее кожи, и улыбалась, как профессиональная проститутка. Психика одного мальчика явно отошла от нормы. Когда он вперевалку зашел ко мне в кабинет, первое, о чем я подумал, неужели у Остина был такой извращенный вкус. Другие дети были хотя бы привлекательны, как маленькие щенята. У них была гладкая кожа, глазенки блестели, мордашки подошли бы для рекламы «Кодака». Этот же отталкивал своей внешностью. Он, должно быть, набрал шестьдесят фунтов лишнего веса, что слишком много для девятилетнего ребенка ростом четыре с половиной фута. Кожа была нездоровой. Он держал в толстых пальцах плитку шоколада. Все это отвращало. Я лишь изредка бросал на него взгляд. Слушать рассказ этого создания о сексуальном контакте с преступником, смотреть на него и вдыхать его запах было достаточно, чтобы ощутить омерзение к любой форме секса. Я не верил ему. Остин Пейли, уж во всяком случае, был очень брезгливым. Он не смог бы оставаться в одной комнате с этим ребенком.
Когда он ушел, я закашлялся, и доктор Маклэрен угадала, о чем я думал. Она раскрыла папку и положила ее передо мной.
— Это фотография Питера, сделанная два года назад.
— Вы шутите. Это его младший брат.
— Симпатичный, правда? Он был слишком привлекателен. Питер это понял. Он два года старался превратиться в человека, которого никому не захочется трогать. Он разрушил то, что делало его желанным. Это мы и называем эффективным отторжением. Он очень хорошо защитил себя.
«Так хорошо, что мне и в голову не придет показать его суду присяжных», — подумал я.
Дженет Маклэрен была психиатром, которая специализировалась на лечении детей, подвергшихся сексуальным домогательствам. Глава отдела по сексуальным преступлениям предложил мне поговорить с ней, и после первой встречи доктор согласилась бесплатно консультировать меня по основным эпизодам. Думаю, она разглядела во мне человека, которого требовалось образовать.
— Я, конечно, не со всеми встречался, — сказал я. — Но детектив Падилла утверждает, что некоторые дети, похоже, пережили случившееся без особых последствий. Почему одни нормальные, а некоторые такие… — Я не хотел говорить «извращенные», но мне не потребовалось заканчивать фразу.
Доктор Маклэрен кивнула.
— Не уверена, что можно доверять мнению детектива, мельком видевшего пострадавшего ребенка…
Это замечание прозвучало довольно вежливо. Доктор Дженет Маклэрен была моей ровесницей, ей было почти пятьдесят. В этом возрасте женщины выглядят по-разному. Некоторые все еще похожи на Джоан Коллинз. Другие олицетворяли расхожее мнение о бабушке. Доктор Маклэрен занимала промежуточное положение, наверное, она менялась в зависимости от обстоятельств. Она была пухленькой и, по всей видимости, не слишком с этим боролась. Круглая физиономия и платье в цветочек подчеркивали ее габариты. У нее были голубые глаза и полные губы, которые часто растягивались в улыбке. Некогда светлые волосы уже почти поседели. Они были забраны в аккуратный, но бесформенный пучок. Голос ее был мелодичным и добрым, даже когда она кого-то критиковала или объясняла тот или иной медицинский аспект. Доброта все-таки вселила в нее уверенность, что со мной не нужно говорить свысока.