Я чувствовал, как меняется мое настроение. Меня переполнял сарказм. Но я был внутренне спокоен. Что я приобрел, так это душевную холодность. Я тоже мог быть твердым как камень. Если у меня осталась только работа, я посвящу себя ей. Я буду самым выдающимся обвинителем, которого видел мир. И то дело, которое может оказаться в моей карьере последним, я проведу так, что люди будут вспоминать об этом спустя годы.
Я вернулся в кабинет, подошел к столу и замер в нерешительности, забрать с собой документы или оставить их до завтра, и тут услышал шаги снаружи.
Меня пронзила мысль, что Остину терять нечего… Но отступать было некуда. Шаги стихли перед моей дверью, как будто незнакомец колебался перед принятием решения.
Дверь распахнулась, ударившись о стену, испугав меня, хотя я этого ожидал. Вошедший остановился на пороге, тусклый свет обрисовал его силуэт.
— Я знала.
Я не сразу узнал ее. Я ожидал чего-то зловещего, и сперва она действительно выглядела устрашающе, пока лицо оставалось в тени. Она была высокой и стройной, а неторопливая походка говорила о достоинстве. Она подошла ко мне.
— Мне даже не пришлось следить за тобой, я знала, что ты сюда придешь.
— Бекки, — ответил я. — Какой сюрприз.
— Еще нет, — сказала она и подошла ко мне. Она была достаточно высокой, чтобы дотронуться ладонями до моих щек и слегка наклонить голову. Но ее губы не сразу встретились с моими, они коснулись щеки. Я приоткрыл от удивления рот. Она проявила готовность, которую раньше я замечал в ней только во время судебных заседаний. Я склонился к ней, машинально обняв. Ее руки все еще были на моем лице, затем скользнули по моей шее, плечам.
Бекки отстранилась, как будто желая убедиться, что я знаю, кто она такая. Ночной свет, проникая через окно, осветил половину ее лица. При лунном свете она выглядела невинной, ее кожа казалась по-детски мягкой. Я хотел дотронуться до ее щеки, чтобы почувствовать тепло и нежность. Бекки уже не была зловещей. В мягких сумерках она выглядела совсем доверчивой.
Мы снова поцеловались. Ее губы были мягче, чем в первый раз. Но в них чувствовалась решимость. Она прикусила мою нижнюю губу, ее пальцы сжали мои плечи.
— Это приходило тебе в голову, правда?
Она говорила твердо, но это меня не ввело в заблуждение.
Ей пришлось побороть себя, чтобы прийти сюда.
— Боже мой, — сказал я, — это явь? Ты, похоже, спустилась с луны, потому что была мне нужна.
Ее лицо просветлело, как будто она действительно лунная гостья. Она положила голову мне на грудь, и я обнял ее. Это мне понравилось больше, потому что не ошеломляло и согревало в довольно прохладной темной комнате.
Мы прижимались друг к другу, пока не ощутили неудобства от статичности позы. Она опустила руки, и я вернулся к действительности, обретая способность размышлять и покидая волшебный мир упоения своими чувствами.
Я восхищался ею, прекрасным юным созданием, пластичным и отзывчивым, которое можно лепить по своему желанию. Я чувствовал ее настроение, нашу близость, счастье от того, что она угадала, куда я направляюсь и о чем думаю. Она жила в унисон со мной и отвечала мне во всем взаимностью, ее чувство ко мне должно было заполнить пустоту в ее жизни.
Но нас разделяли годы, и груз опыта, и служебные отношения. Я знал, что не последую зову этой одинокой, манящей ночи, потому что уже завтра пойму, что воспользовался ее доверчивостью, ведь я не испытывал к ней глубоких чувств, она просто оказалась рядом в минуту моей душевной скорби.
Я не разжимал объятий.
— Черт, — произнесла она тихо и твердо, одним словом давая понять, что почувствовала мои сомнения. — Все не так, — сказала она, взглянув мне в лицо. — Я думала об этом задолго до сегодняшнего вечера. Смотри. — Она указала на пакет, что стоял на столе у дивана. — Я прихватила с собой бутылку вина. Она дожидалась своего момента целую неделю. Я думала, что однажды, когда мы засидимся на работе…