Элиот с Остином поднялись, чтобы выслушать приговор.
Мужчина уткнулся в лист бумаги, не надеясь на свою память. Он так и не поднял глаз до окончания чтения.
— Мы признаем Остина Пейли виновным в сексуальном насилии с отягчающими обстоятельствами.
Я затаил дыхание, не смея поднять глаз. А если бы я сделал это, то увидел бы улыбающегося Остина, трясущего Элиоту руку, и решил, что мне изменил слух. Но Бекки с такой силой вцепилась в мою руку, что сомнений не было. Мы победили!
Я не мог выказать своей радости. Для любого гражданина вид торжествующего юриста невыносим. Присяжные могли оскорбиться, дай я своим чувствам волю, посмей просто улыбнуться или вскочить с места под возглас: «Да!» Я просто кивнул в их сторону, благодаря за выполненный долг, и сжал губы. Еще мгновение, и радость фонтаном готова была выплеснуться наружу.
Судья жестом подозвал меня к себе. Он не обращал внимания на ликующую публику. Глава присяжных все еще стоял, когда я вышел вперед.
— Спасибо, — повторил я вслед за судьей Хернандесом.
— Хорошо бы поскорее закончить, — тихо сказал судья, когда мы с Элиотом предстали перед ним. — Сколько свидетелей вы выставляете для определения наказания?
В свое время, не надеясь на победу, мы с Бекки на всякий случай обсудили и это.
— Человека два-три, ваша честь, — ответил я.
Судья даже не посмотрел на Элиота.
— Защита имеет право представить своих свидетелей, — буркнул судья. — Давайте закончим в понедельник. — Он отпустил нас. — Время позднее, славно потрудились, — объявил он. — Мы продолжим заседание в понедельник, в девять ровно.
И тут мне на глаза попался Остин. Он походил на оболочку воздушного шарика, из которого выпустили воздух. И стало ясно, каков он на самом деле. Он годами догнал Элиота. Из его груди с трудом вырывалось прерывистое дыхание. Я опасался, что его хватит удар. Но нет, это была игра на публику, присяжные должны были осознать, какую непоправимую ошибку они совершили. Ведь его еще ожидало определение наказания.
В зале началась заварушка. Репортеры, сметая все на своем пути, кинулись ко мне. Я ухватился за Бекки. Настал ее триумф. В случае поражения я бы прикрыл ее от позора, но сейчас она заслужила всеобщее внимание.
Я выдавил из себя несколько стандартных фраз о том, что состав присяжных вне всяких похвал, что они замечательно поработали. И тут подключилась Бекки:
— Факты, подготовленные нами для финального заседания, ни у кого не вызывают сомнения в определении меры наказания.
Я поразился суровости ее слов.
Итак, понедельник. Решается судьба Остина. В этот день горожане узнают о его детстве, а я буду требовать для него тюремного заключения, несмотря на смягчающие обстоятельства.
Понедельник — последний день перед выборами.
Мы с Бекки юркнули в дверь для юристов и судебного персонала. Оказавшись за пределами зала, мы прыснули со смеху и кинулись в объятия друг друга. Но тут же отпрянули, ощутив неловкость. Счастливая улыбка озаряла лицо Бекки, я обнял ее за плечи, и мы продолжили путь.
— В понедельник — день возмездия, — провозгласила она.
Я засмеялся.
— Какая ты кровожадная! Насладись успехом!
Мы шли по узкому, светлому, типично больничному коридору и в конце его столкнулись нос к носу с Элиотом. Он появился из кабинета судьи.
Элиот устало улыбнулся, и у меня защемило сердце. Он выглядел сейчас даже элегантнее в своем сером костюме и желтом жилете, чем в зале суда, но поникший вид его никак не вязался с этим нарядом. Заметив нас, Элиот остановился. Мы с Бекки перестали дурачиться.
Элиот взял меня за руку.
— Поздравляю, Марк.
Бекки извинилась и хотела удалиться, но Элиот обратился к ней.
— Юная леди, — сказал он. — Впервые я использовал трюк с датами еще до вашего рождения. Меня надоумил человек, который пользовался этим до моего появления на свет. Прием так стар, что я не догадался предупредить жену об опасности.
Со стороны могло показаться, что старый учитель восхищается достижениями способного ученика.
— Правда? — притворно потупилась она. — А я считала, что это моя придумка.
Ее каблуки зацокали в коридоре, а Элиот обернулся ко мне.
— Впечатляющая концовка, Марк. Ты был… убедителен.
— Спасибо.
— Сердце не лежит поздравлять с исходом дела, — добавил он.
— Понимаю, Элиот.
— Но я… мне надо, чтобы ты знал, я не таю на тебя зла. Ты пошел до конца, но… — он осекся, — я перед ним все еще в ответе, — тихо произнес он.
— Ты не покривил душой, Элиот. Просто ты поверил другу. Что в этом такого?
Но думал я совсем о другом. Годами Элиот покрывал Остина Пейли, пока тот не уверовал в свою безнаказанность. Он помогал Остину издеваться над невинными детьми. Не знаю, как бы я жил с этим.
— Тебе пришлось немало потрудиться на этом процессе, — сказал Элиот. — Поверь, Мэйми явилась в суд без моего согласия, но даже я не сомневался в ее словах.
— Конечно.
— И все же, — буркнул Элиот и смутился. — Томми говорил убедительно. Очень. Мне хочется посмотреть ему в глаза. — Элиот похлопал меня по руке. — Но не в нашей компетенции определять, кто говорит правду, да. Марк?
Выдержав паузу, я сказал:
— Можно смягчить наказание Ости ну, если ты…
Я не стал продолжать, ибо было очевидно, что Элиот предпримет все возможное для спасения Остина. Помимо всего, другого свидетеля несчастья, настигшего его клиента в детстве, просто нет. В понедельник, возможно, мне придется задавать вопросы своему бывшему боссу.
— Кто-то в городе напуган поворотом дела, — сказал Элиот. — Многих беспокоит неведение относительно того, что предпримет Остин. Ему нечего терять, он может потащить за собой остальных. Пока он хранит тайну, Марк, но надолго ли? Вот еще что, старина, не строй иллюзий, тебе не простят участия в этом деле, — продолжил Элиот. — Своим упорством ты загнал Остина в угол, и теперь ничто ему не мешает заложить их. Их карающая десница достанет тебя. Они будут мстить, но сначала они попросят тебя об условном наказании для их друга. — Элиот перешел на шутливый тон, как будто речь шла не о порушенных жизнях влиятельных людей, а о безделице. — Эти выходные тебе покажутся адом, — усмехнулся он.