— Слушай, Тим, неужели ты считаешь, что избиратели возропщут, если я упрячу за решетку насильника, пусть даже приятеля сильных мира сего?
— Ну да, только я говорил о верном деле, а не о таком шатком. Избавься от него, Марк, ладно?
— Я подумаю, — сказал я и повесил трубку.
Он был прав. Я знал это. Не было причин рисковать своей карьерой из-за одного дела. Мои подчиненные обладали достаточной квалификацией, некоторые были блестящими обвинителями. Шеф отдела по сексуальным преступлениям уже вызвался вести это дело, а у него был впечатляющий стаж. Элиот подсказал выход: произнести яркую речь и передать дело подчиненным. Я бы избежал личной ответственности. Что и говорить, я сам вляпался в эту историю. Остин меня обманул, подсунув ложного обвиняемого, но разве это причина, чтобы самолично браться за дело. Кто бы меня осудил, передай я обвинение одному из коллег.
Бекки? Я, конечно, доверял, ей, но не смел переложить на ее хрупкие плечи все тяготы своих дел. Я видел, как много возникало препятствий на пути обвинителя, заинтересованного в вынесении приговора. Только я мог довести дело до конца.
К тому же стоило бы покопаться в подсознании, чтобы отыскать причину моего нежелания передать ведение дела кому-то не менее способному.
— Ну, что скажешь? — спросил я. — Назови подходящего потерпевшего.
— Мне нравятся девочки, — ответила Бекки.
В другое время я бы отпустил шутку на этот счет, но теперь я был погружен в расследование сексуальных насилий над детьми и почти не замечал выхода из тупика.
— Девочки легче вызывают сочувствие. Отцы семейств сойдут с ума при одной мысли, что на месте пострадавших могли оказаться их дочери. Присяжные склонны защищать девочек. А вот мальчиков…
— Мальчики должны сами о себе позаботиться, — добавил я.
— Точно.
— Беда в том, — подчеркнул я, — что в нашем случае трудно призвать девочек в свидетели. Они слишком малы, вряд ли даже опознают его. К тому же он не…
— Да, — перебила Бекки, догадавшись. — Тогда Кевин. Он подходит и по возрасту, и по внешности. — Она посмотрела на меня. — Во время его показаний мне хотелось подойти к нему и обнять, а ведь я не слишком люблю детей.
На данный момент меня это устраивало.
— Но на суде тебе придется проявить к ним симпатию. Ты встречалась со всеми детьми? Они тебе приятны?
— Конечно.
Я почувствовал в ее ответе неискренность.
— Не страшно. Не все обязаны любить детей. Ты не хочешь… не важно. Это не мое дело.
Она все же ответила.
— Нет, хочу. Но ребенка не заведешь с бухты-барахты. Нужна поддержка, и я это понимаю. — Она откашлялась, слегка покраснев.
— Перестань, Бекки, я не верю в это. У такой женщины, как ты, наверняка отбоя нет от претендентов.
— Ха! — Она побледнела. — К тому же к любому не подкатишься с вопросом: «Эй, не хочешь ли завести ребенка?» Это… Ну, у тебя самого есть дети. Ты должен знать.
— Да. Когда рождается первенец, кажется, что это венец всех твоих свершений, частица тебя самого. Проходит время, ты с головой уходишь в работу, ребенок подрастает. Совсем чуть-чуть, но он уже так изменился, что, вернувшись домой через неделю, ты рискуешь его не узнать. Начинаешь задаваться вопросом, действительно ли он плоть от плоти твоей. — Я погрузился в раздумье, из которого меня вывела Бекки, ожидающая продолжения. — Годы спустя ты осознаешь, что это самое важное для тебя, но порой понимание этого приходит слишком поздно.
— Почему слишком поздно?
Я пропустил вопрос мимо ушей.
— Так ты имеешь в виду Кевина? Полагаю, ты права, остальные…
— У меня есть… друг, — неожиданно призналась Бекки. Она помрачнела. Иногда Бекки сама походила на обиженного ребенка. Теперь она говорила со знанием дела. — Донни. Я познакомилась с ним в правовой шкоде с тех пор прошло много лет. Иногда я думаю, что если бы все сложилось иначе, если бы хоть один выходной отличался от другого, а нас не захлестнули бы служебные дела, мы бы поженились, у нас были бы дети или все бы шло к тому. Но этого не произошло. И теперь мы оба завалены работой, и многое потеряло былое значение. Но я думаю, в этом вы правы, что однажды он поймет, что прошел мимо чего-то важного.
— Вы все еще встречаетесь?
Она улыбнулась.
— Да, несомненно, Кевин, — сказала Бекки. — Может, нам удастся включить в состав присяжных родителей мальчиков. Если это пройдет, то обстановочка будет соответствующая, никакие девочки не понадобятся.
Я отодвинул другие папки, открыл дело Кевина, и Бекки подошла и заглянула мне через плечо, чтобы еще раз просмотреть документы.
Глава 7
— Почему Кевин? Почему именно он?
Я хотел сказать, что не я его выбрал. Не по моей воле он стал жертвой.
— Потому что этот эпизод самый выигрышный, — сказал я. — Кевин четко может опознать, преступника, и я уверен, что он будет хорошим свидетелем.
Я не раскрыл все карты. Томми Олгрен давал наиболее четкие показания, но он был самым старшим и выглядел уравновешенным. Мы с Бекки решили, что Кевин наверняка вызовет жалость.
Вообще-то я не нуждался в согласии родителей. Я мог просто вызвать Кевина в суд, и ему пришлось бы давать показания. Но мне нужен был подготовленный свидетель. Я должен был предварительно поговорить с ним, чтобы он доверял мне, сидя на свидетельском месте. Мне нужны были эти чертовы родители.
Я все разжевал Поллардам, каковы были шансы в такого рода деле. Они также читали газеты и напоминали мне, что месяцем раньше Федеральный суд в похожем деле оправдал подозреваемого. Присяжные неохотно верят ребенку, если взрослый отрицает его показания. Они предполагают, что ребенок способен обвинить любого в силу своего юного возраста, что он не понимает, какими могут быть последствия.
Мистер Поллард добавил:
— Если Кевин будет давать показания, всплывет его имя. Дети будут дразнить его.
«Все парни в кегельбане поднимут тебя на смех…», — вспомнил я песенку.
— Нет. Газетчики не разглашают подобную информацию. Они не упоминают имен детей, ставших жертвами преступления.
Супружеская чета с надеждой посмотрела на меня.
— Правда? — спросил муж. — Таков закон?