— Дэвид, ты не прав. Ты мало видел. Мы с твоей матерью любили друг друга. Господи, мы были влюблены, еще будучи восемнадцатилетними, и больше такой любви в нашей жизни не было. Повторить подобное невозможно. Мы… — Я онемел, вспомнив, какой была Луиза. Юная Луиза. Ее лицо, она смеется, плачет, смотрит на меня. Зеленые поля, густые леса, море. Борьба с одеждой, с пуговицами. Часы, проведенные в молчании наедине, подготовка к экзаменам, молниеносный одновременный взгляд. — Тебя тогда еще не было, Дэвид. Ты не можешь отрицать, что наша любовь существовала. Ты отрекся от прошлого, Дэвид. Куда ты торопишься?
— Я вас видел вместе, папа. Что толку в страстной любви, если она улетучилась бесследно? Вы могли провести в молчании целый вечер.
— Мы прожили вместе полжизни, Дэвид. Больше, чем ты существуешь на свете. Многое теряется за такой промежуток времени. Это не значит, что ничего не осталось или мы оба жалеем об этом времени. Я бы не отказался от моих воспоминаний…
— Но понимаешь, — резонно заметил он. — Мы с Викки просто раньше подошли к этому пределу, легче, без горечи.
Я испуганно уставился на него.
— Когда-нибудь тебе будет сорок, Дэвид, и ты взорвешься.
К нему вернулось самообладание и вместе с ним чувство превосходства.
— Не думаю, — уверенно сказал он.
Мы вернулись в дом, прошли через гостиную. Я не собирался медлить. Лучше в таких случаях просто уйти, не смаковать неприятные минуты.
Думал ли я, что все так кончится?
Я повернулся у двери. Дэвид чуть не налетел на меня.
— Я никуда не денусь, — сказал я ему. — Ты легко сможешь меня найти. Если я тебе понадоблюсь, дай мне знать, хорошо?
Он уже не выглядел таким самоуверенным, скорее удивленным. И это было лучшее, на что я мог надеяться. Я порывисто обнял его. Он даже не пошевельнулся.
— Передай Викки, что я попрощался, — добавил я.
В субботу вечером, в последние выходные перед судом, я приехал в дом в районе Террел-Хилл, прихватив маленький скромный букет цветов. Это был оштукатуренный дом, большой и внушительный, с огромным окном. Круговой подъезд к дому занимал почти весь дворик, оставив нетронутым лишь крохотный, малопривлекательный кусочек земли, усаженной цветами, увядшими в преддверии зимы. Я стоял и смотрел на дом, прикидывая, стоит ли смыться, пока не поздно.
Но в этот момент парадная дверь распахнулась, и я без колебаний направился к ней. Девушка несла в руках сумку с одеждой. Она остановилась в дверях, обернулась и что-то крикнула. Когда я подошел ближе, она внезапно развернулась, почти столкнувшись со мной нос к носу, и выпалила:
— О! Привет! Я забыла, что мама кого-то ждет.
Доктор Маклэрен вставила:
— Не верь ей, она уже пять минут стоит в холле с сумкой в руке и выглядывает из-за занавески.
Девушка снисходительно улыбнулась. Ей было около двадцати, длинноногая и худая — даже слишком. Если только не была фотомоделью — с длинными волосами до плеч, блестящими глазами и светлой кожей, она бы ничем не выделялась, ее спасала улыбка и оживленная мимика, но мне не пришлось ее долго разглядывать.
— Имей в виду, что она должна была уехать еще днем, — продолжила Дженет, — пока не услышала, что ко мне придет гость.
— Меня зовут Элоиза. — Она крепко пожала мне руку. — Мам, ты не прихватишь еще одну сумку? Вы знаете, как их надо укладывать одна на другую?
Дженет приветливо улыбнулась, скрываясь в доме, я же сказал:
— Не совсем, — и подошел к спортивной машине с откидным верхом, стоявшей на дорожке.
Элоиза небрежно бросила сумку на заднее сиденье.
— Не важно, просто надавите, когда я скажу, ладно? — попросила она.
Я положил цветы на машину, но она тут же вырвала их у меня.
— Нет, только не на капот, они завянут. Цветы. Это так…
— Только не говорите, «мило».
— …наполнено смыслом. Никто уже цветы не дарит.
Вот такой разговор я хотел вести в день первого свидания Дины: ничего не значащая дружеская болтовня.
Я удержался от того, чтобы засунуть руки в карманы.
— Я приехал по делу. Мы должны оговорить свидетельские показания твоей матери в суде.
Элоиза подошла ко мне ближе, протянула букет.
— Правильно, вы принесли цветы, чтобы ввести в заблуждение соседей.
Взгляд исподлобья настаивал на признании.
— У тебя мамин рот, — вместо этого сказал я.
Ее губы расплылись в улыбке. Дженет вышла из дома, неся маленький чемодан.
— Это все?
— А, бесконечный поток поклонников, — сказала Элоиза. — Ты правда отделалась от последнего ухажера? Он не сидит наверху?
— Убирайся, — ответила Дженет. — Давай.
Затем они прилипли друг к другу, будто их притягивало: им стоило перестать сопротивляться, и никакое расстояние не стало бы для них препятствием.
Почувствовав себя лишним, я вошел в дом и очутился в холле, выложенном плиткой, белеющей на фоне окон, расположенных повсюду и даже над дверью. Слева от меня была гостиная, с некрашеным дубовым полом и кремовыми обоями в еле заметный голубой рисунок.
Кругом цветы: огромный букет на столе в прихожей, три другие икебаны я разглядел в гостиной. Я мог засунуть свой крошечный букет в любую из этих икебан, и он бы сразу затерялся.
— Потенциальная жертва Остина, — сказала Дженет. — Она моя младшая дочь, я избаловала ее. Что я могу сказать? Всем интересно узнать, что из себя представляют чада детских психологов, но я думаю, что Элоиза стала бы такой вне зависимости от того, как мы ее воспитывали. Это ее природный характер.
— Должно быть, это ты научила ее быть самостоятельной.
Дженет улыбнулась. Она вытирала щеку, входя в комнату, и я не стал смущать ее, принявшись разглядывать обстановку. Когда я повернулся, она сказала:
— Я еще не готова.
— Не могу дождаться, когда увижу окончательный результат.
На ней было темно-синее платье, которое ненавязчиво подчеркивало фигуру, а шею украшало тонкое золотое ожерелье. Волосы, я бы сказал, были цвета элегантности, а глаза под цвет платья. Она вспыхнула от удовольствия, увидев букет.
— Как приятно. Я люблю цветы.
— Правда?
Оказавшись в гостиной, я произнес банальное:
— Прекрасный дом.
— Да. Я оставила его после развода, а Тэд оставил себе практику.