— Давайте уточним, — уцепился Элиот за ее промашку. — Вы обнаружили физическое подтверждение сексуального насилия?
— Косвенное подтверждение, — сказала Дженет, — судя по признакам…
— Какие-то повреждения анального отверстия?
— Нет.
— Или отечность?
— Конечно, краснота не могла бы сохраниться так долго, чтобы я…
— Да или нет, доктор?
— Нет.
— Увеличение прямой кишки?
— Нет, — холодно ответила Дженет.
Дженет мужественно отбивалась. Следовало бы объявить перерыв, чтобы успокоить ее. Это моя ошибка. Я передал ее Элиоту с мишенью на груди.
— Тогда, может быть, были повреждения ротовой полости? — резонно спросил Элиот.
— Нет, — сказала Дженет. — Это не обязательно…
— Другими словами, — заключил Элиот, — вы не нашли физиологического подтверждения сексуального контакта и все-таки настаиваете на своем утверждении. Правильно я вас понял?
— Я обнаружила, — не дала себя сбить Дженет, — что Томми обладает знаниями физиологии, несвойственными для своего возраста, если только у него не было опыта…
— Я спросил, доктор, о явственных признаках. Меня не интересовало психологическое заключение.
— Это не психология… — начала было Дженет.
Я перебил.
— Протестую, ваша честь. Заявление аргументировано. Адвокат оказывает давление на свидетеля.
Я обращался скорее к Дженет, чем к судье. Я пытался ей мысленно внушить, что не стоит спорить с адвокатом. Я исправлю положение, когда получу слово. Дженет глубоко вздохнула. Судья Хернандес отклонил мой протест. Дженет улыбнулась присяжным.
Элиот изменил тактику. Теперь он обращался с Дженет с позиции квалифицированного специалиста, подвергающего сомнению диагноз свидетеля.
— Давайте вернемся к реакциям пострадавших детей. Насколько я помню, вы утверждали, что изнасилованный ребенок замыкается в себе, избегает контактов с посторонними.
— Не помню, чтобы я утверждала, что он вовсе избегает контактов, но да, таковыми могут быть последствия сексуального насилия. Ребенок избегает общения с незнакомыми людьми, чурается даже родных.
Элиот кивнул.
— А если ребенок чрезмерно агрессивный, это тоже может быть признаком?
— Да, ребенок может проявлять агрессию по отношению к другим детям, особенно это заметно в сексуальном плане. — Дженет, похоже, хотела что-то добавить, но, видимо, вспомнила мой совет не давать Элиоту лишней информации.
Элиот казался удовлетворенным.
— Томми, по вашим словам, внешне абсолютно нормален, выглядит старше своего возраста, но это только маска, скрывающая глубокую уязвимость.
— Возможно, — осторожно сказала Дженет, начиная догадываться, куда клонит Элиот. — Многие дети кажутся счастливыми, в то время как…
— Иными словами… — не дал себя сбить Элиот.
Я так ненавидел это выражение, что, не сдержавшись, выдвинул протест.
— Он вкладывает слова в уста свидетеля, ваша честь.
— Пока нет, — резонно возразил Элиот. — Я не закончил мысль.
Судья Хернандес позволил ему продолжать.
— Итак, — сказал Элиот, — вы углядели в застенчивом ребенке признаки сексуального насилия. Вы же утверждаете, что и активность поведения может намекать на трагедию. Если ребенок не проявляет ни того ни другого, вы опять выдвигаете предположение, что и он подвергся сексуальному насилию.
Дженет не дала Элиоту переиграть себя.
— Реакции бывают различными, — сказала она.
— Боюсь, вы до смерти напугаете присяжных, — спокойно сказал Элиот. — Кое-кто после заседания может обнаружить у своих детей признаки сексуального насилия.
— Протестую, — сказал я, прежде чем он закончил. — Адвокат не задает свидетелю вопросы, а навязывает свое мнение.
— У вас есть вопросы? — мягко спросил судья Хернандес Элиота.
— Да, у меня есть вопрос. Доктор, — Элиот приложил усилия, чтобы было очевидно: он корректен только из вежливости, — вы сказали, что обследовали сотни изнасилованных детей. Вам когда-либо встречался ребенок, который не пережил сексуального принуждения?
Дженет не поняла.
— Конечно, я лечу детей с разными отклонениями. Я специализируюсь на перенесенных сексуальное насилие детях, но у меня есть и другие пациенты.
Элиот покачал головой.
— Я имею в виду другое, из той тысячи детей, которых вы обследовали, удалось выявить хотя бы одного, который лгал?
— Конечно, — подтвердила Дженет.
— И сколько? — спросил Элиот. — Из тысячи скольким вы не поверили?
— Протестую, — выкрикнул я, не задумавшись, как обосновать протест. Я решил прикрыться стандартной фразой. — Это несущественно. Мы говорим об определенном ребенке.
Лицо Элиота выражало крайнее удивление, когда он обернулся ко мне.
— Мне кажется, свидетель в своих показаниях упоминала других пациентов, — невинно сказал он.
— Протест отклонен, — согласился судья Хернандес. Он одарил меня таким взглядом, как будто увидел перед собой неопытного юриста, который впервые в жизни появился в суде и делает непростительные ошибки. — Вы сами дали такую возможность, прокурор, — добавил он в мой адрес.
— Так сколько? — напирал Элиот.
— Несколько, — сказала Дженет и тут же поправилась. — Совсем мало. Не могу назвать точное число…
— Несколько? — не веря своим ушам переспросил Элиот. — Из тысячи детей? Что значит «несколько»? Пять, шесть?
— Гораздо больше, — торопливо сказала Дженет. — Но вы должны понять, ко мне попадают дети, которым удалось провести многих людей. Я не…
— В первую очередь, конечно, своих родителей, они ведь потеряют голову, узнав, что их ребенок оказался в руках насильника, — сказал Элиот.
Он выглядел очень хладнокровным. Дженет, напротив, заволновалась, как человек, пытающийся отразить нападки.
— Да, конечно, — сказала она, — но и других людей тоже. Учителей, врачей, иногда даже полицейских.
— Но вы специалист, доктор. Вы оцениваете поступки детей, исходя из многолетней практики, — он произнес это вкрадчивым тоном, — и вы верите им всем, не правда ли, доктор? Вы безоговорочно верите ребенку, который утверждает, что подвергся сексуальному насилию?
— Это неправда, — возмутилась Дженет.