— Кто он? — спросил я.
Миссис Олгрен оцепенела. Ее муж робко попытался принять огонь на себя.
— Он был нашим соседом, — сказал он. — Около года назад переехал.
— И что? — Я брал быка за рога.
— Из-за него мы и Томми не сразу поверили, — дрожащим голосом произнесла миссис Олгрен, взывая к моей снисходительности.
Я застыл на месте, покрываясь липким потом.
— Томми обвинил мистера Риза в насилии по отношению к себе, — подтвердил он мою догадку.
— О Господи! — Я схватился за голову.
— Это была ложь, — затараторила мамаша Олгрен, как будто это имело значение. — Мы все выяснили. Томми сознался, что все придумал.
— Мы вздохнули с облегчением, когда он не стал обращаться в суд, — добавил ее муж, — мистер Риз собирался, но мы замяли скандал.
— Почему вы это утаили. — Я был выбит из колеи, мысли путались.
— Мы надеялись, что все уладилось и осталось в прошлом и…
— Идите в мой кабинет, — не допуская возражений, приказал я.
— Что теперь будет? Мы не могли бы?..
— Мне надо подумать, — тихо произнес я. — Дожидайтесь меня в кабинете, возможно, я приду.
Мне казалось, что весь зал пожирал меня глазами, когда я возвращался на свое место. Я ошибался, всеобщее внимание было уделено свидетелю. Я не стал тормошить Бекки, и без этого все было ясно. Ее внимание было поглощено Мартином Ризом.
Она порывисто поднялась.
— Протестую, — сказала Бекки. — Утверждение основано на слухах.
Элиот сухо заметил:
— Мы вовсе не утверждаем, что это правда. Напротив, мы подчеркиваем ложность обвинения. Мистер Риз говорит о самом факте претензий к нему.
— Если таковые были, — поправила Бекки. — Я думала, он собирался сообщить, что был наслышан о подобном заявлении.
— У нас есть доказательства… — начал было Элиот, но судья Хернандес уже устал от спора и не собирался мешать защите.
— Протест отклоняется, — буркнул он.
— Что вам сообщили родители Том ми Олгрена? — спросил Элиот.
— Их сыночек заявил, что я его изнасиловал, — почти прорычал Риз. Его лицо налилось кровью, и у меня возникло опасение, что его хватит удар, прежде чем Бекки успеет задать ему несколько вопросов.
— Вы не могли бы уточнить? — попросил Элиот. Я быстро набросал в блокноте: «Это неправда. Томми сознался во лжи».
Бекки безучастно взглянула на записку. Она уже догадалась.
— Он сказал, что я заманил его к себе домой, когда он был один, и что я… что я сделал это с ним. Отвратительно. Заставил его раздеться. Заставил его заниматься этим со мной.
— Это была правда? — спросил Элиот.
— Нет! — Он выплеснул всю свою злость. — Это гнусная ложь! У меня есть дети. Я никогда, никогда в жизни не делал ничего подобного. И в мыслях не было! Я бы убил такою человека.
— И что было потом?
— Олгрены пригрозили, что сообщат полиции. Я посоветовал сперва убедиться, прежде чем поднимать шум. Думаю, что их это насторожило.
— И что они сделали?
— Я сказал им, что готов пройти полиграфический тест и что им бы следовало проверить ребенка.
— Вы проходили тест? — спросил Элиот.
— Протестую. — Бекки вскочила. — Результаты полиграфического теста не принимаются во внимание.
— Я же не спросил о результате. — Элиот даже не дал себе труда подняться.
Но одно упоминание о полиграфическом тесте может быть опротестовано. Судья принял протест Бекки. Но адвокат волен запросто задавать скользкие вопросы. Защита не боится запретов.
— А тест на детекторе лжи вы проходили? — спросил Элиот свидетеля.
— Да. — Протест Бекки не смог заглушить ответа. — И выдержал его, — торопливо добавил он, исподлобья посмотрев на Бекки, она ответила достойным взглядом. Я поразился ее деланному спокойствию. Элиот сочувственно поинтересовался:
— Они обратились в полицию?
— После этого — нет, — самодовольно сказал Риз, сложив руки.
— Томми предъявлял обвинение вам лично, мистер Риз?
— Нет. Я хотел поговорить с ним в присутствии родителей, но они выставили меня вон. На улице он даже не решался посмотреть мне в глаза.
— И чем все закончилось?
— Я поинтересовался, прошел ли мальчик тест на детекторе лжи, но они отмалчивались…
— Протестую, — сказал Бекки. — Это домыслы!
Ее протест был принят, что вовсе не остановило свидетеля.
— Я не мог этого так оставить. Я потребовал извинений, пригрозил, что обращусь в суд. Они стали избегать меня. До суда бы не дошло, не в моих интересах было раздувать скандал, но они струхнули, это факт. Им пришлось признаться, что мальчишка врал. Они сказали:
— Протестую. Недоказуемо.
— Протест принят.
— Перед вами извинились, мистер Риз?
— Да.
— Родители Томми?
— Да, сэр, я велел им привести Томми, но он так и не появился. Через несколько месяцев мне подвернулся вариант, и я согласился на переезд, мне было тяжко оставаться в этом районе. Но по справедливости должны были убраться они.
Элиот, должно быть, понимал, что его свидетель не вызывает симпатий, хотя его показания на руку защите. Он не стал больше задавать ему вопросов. Бекки начала без предисловий.
— Мистер Риз, — сказала она, — вы ведь не слышали, чтобы Томми сам обвинял вас?
— Нет. Он боялся встречаться со мной.
— Так значит, все, о чем вы рассказали, вы услышали от кого-то другого.
Она бросила взгляд на судью. Тот оставался невозмутимым.
— Он лично мне ничего не говорил.
Бекки кивнула. Она колебалась. Мне передавалась ее нервозность. Незапланированный допрос свидетелей защиты всегда непредсказуем. Приходится отступать от правила: не задавай вопроса, на который не знаешь ответа.
— Как долго вы были соседом Олгренов, мистер Риз?
Он запыхтел, вспоминая.
— Не помню точно. Лет пять-шесть.
— Какие у вас были отношения с Томми перед тем, как вы узнали, что он вас обвинил?
— Какие отношения? Он же ребенок. У меня не было с ним ничего общего. Может, он играл с моими детьми, не знаю, я почти не замечал его.
— Между вами не было разногласий?
Бекки стреляла наугад, но создавалось впечатление, что она бьет в яблочко.
— Он же ребенок, — повторил Риз. — Что я должен был делать, драться с ним?
— А вы дрались с ним?