Главарь, меж тем, был настроен по-доброму и игриво. Подойдя к девчонке он что-то ей сказал, показывая на котелок, очевидно, предлагал еду. Та лишь отрицательно крутила своей гривой. Тот проявил настойчивость — насадил кусок мяса на какое-то подобие вилки и, ухватив девчонку за связанные руки, чтоб не могла отбиваться, стал совать кусок ей в рот, что-то ласково бурча. Та яростно крутила головой, и, в конце концов, слетевший с вилки кусок покатился по земле. Главарю такое поведение не понравилось, и он отвесил несговорчивой барышне звонкую пощечину, аж эхо пошло по ущелью. Подскочивший подручный, вытянул руки пленницы у нее над головой, и ловко надел стягивающий их ремешок на торчавший из стены крюк. После чего уселся на дергавшиеся ноги девушки, тем самым лишив ее всякой возможности сопротивляться. Главарь подобрал с земли отвергнутый кусок мяса и, зажав пленнице нос, запихнул кусок ей в рот, утрамбовав рукоятью ножа. Той ничего не оставалось, как начать жевать, а потом и проглотить злосчастный кусок. А на очереди уже был следующий. После такого оригинального кормления, пленница была тем же способом напоена. Очевидно, главарь никак не хотел, чтобы его гостья раньше времени померла от голода или жажды. Затем Славе стало понятно, ради чего ее "холят и лелеют". Девчонке сунули в рот палку с ремешком, который завязали на затылке, чтоб не могла выплюнуть. Лишив пленницу возможности кусаться, главарь навис над ней спуская штаны, но перед тем рыкнул своим архаровцам, тем которые готовились на пост, но позабыв об этом начали занимать очередь. Те нехотя навьючили на себя оружие и постоянно оглядываясь, побрели к валуну, за которым их поджидал бравый капитан. Истомившийся Слава, ждал этого момента с наложенной на тетиву стрелой. Когда они скрылись за валуном, старлей плавно натянул лук. Не сильно так натянул, килограмм на двадцать пять. Он легко мог бы и больше, но боялся, что это скажется на точности. Мысленно перекрестился и отпустил тетиву за секунду до того, как из-за валуна раздался первый вопль. Тетива больно ударила по мышце большого пальца. Слава зашипел рассерженным удавом, но тут же его захлестнула волна дикой охотничьей радости. Старатель, только что нервно топчущийся за спиной главаря, в ожидании своей очереди, медленно оседал с пробитой навылет шеей. "Раз!" — сказал Слава. Честно говоря, он целился ниже, но и то хлеб. Именно из-за неуверенности в своей меткости, старлей не стал стрелять в главаря, опасаясь задеть девчонку, между ног которой тот пристраивался. От воплей из-за валуна, вскинулись все, кто еще мог вскинуться, даже главарь вскочил со спущенными штанами. Он-то и поймал вторую стрелу. Аккурат в левую бочину. Славе даже показалось, что он слышит хруст, с каким тяжелая стрела пробила грудную клетку. "Два!" Третий старатель бестолково суетился вокруг костра, не зная, что ему делать, куда бежать? Попробуй, определи с ходу, откуда летят стрелы, да и товарищи за валуном уже перестали кричать, что также не добавляло оптимизма. Тем не менее, вел он себя весьма бойко, на месте не стоял и старлей никак не мог поймать его на линию прицела. Внезапно Слава ощутил позади какое-то движение. Или не хрена он не ощутил, а просто мелькнула тень на камне. В боевиках герою полагается, едва почувствовав такое, тут же метнуться в сторону и перекувыркнувшись через голову в подкате, сжать в руках оружие для ответного удара. Ничего такого Слава не сделал, да и не успел бы. Топор, пронесся возле самой щеки, чуть не срубив ухо, звякнул лезвием по граниту и отскочил старлею прямо в лицо, обухом разбив сразу лоб, нос и губу. Тетива сорвалась с пальцев, и третья стрела ушла куда-то в небо. Тогда только Слава отбросил лук и, разворачиваясь, упал на одно колено, правой рукой нащупывая рукоять меча.
На озадаченной роже здоровенного мужика, застывшего шагах в двадцати от него, казалось, было написано: "Никогда не целься в голову — промажешь!"
В голове Славы бешено неслись мысли. Еще один старатель? Откуда он взялся? Впрочем, рассуждать было некогда, озабоченность на роже мужика сменилась лютой ненавистью. Кровь заливала Славе глаза, ослепляла, и он никак не мог отыскать меч. Враг внезапно возник прямо над ним, с устрашающего вида ножиком в руке. Слава, наконец, нащупал рукоять меча, но старатель уже навалился на него всей своей здоровенной тушей. Тут старлей с сожалением понял, что при таком клинче меч совершенно бесполезен, чего не скажешь о ноже. Некоторое время они отчаянно барахтались. Старатель изо всех сил пытался добраться лезвием до Славиного лица или шеи. Он покраснел от натуги, пыхтел, брызжа слюной, но старлей крепко перехватив его запястье, мешал осуществлению этих коварных планов. Он ощутимо превосходил силой своего противника, и если бы не залитые кровью глаза, легко бы смог поменяться с ним местами, а так ничего не видя, лишь безуспешно пытался ловить его левую руку, которой гаденыш назойливо тыкал ему в лицо.
Неизвестно сколько бы это продолжалось и чем бы закончилось, как вдруг враг захрипел и обмяк, а потом и вовсе куда-то исчез.
В лицо Славе плеснули водой и, протерев глаза рукавом, он разглядел над собой знакомую татуированную рожу. Верцингеторинг улыбался, если можно назвать улыбкой жуткий оскал его беззубого рта.
— Вставайте, господин Валад, — прошепелявил он, протягивая руку, — застудитесь на камнях-то.
— Повезло тебе макурт, — сказал капитан Этт, — что Верц не послушал приказа и вошел в ущелье. Акети они такие неслухи. Как же ты проворонил того супостата? Хорошо хоть у него руки кривые оказались, а то лежать бы тебе сейчас с раскроенной надвое башкой.
Слава пожал плечами. Действительно как? Ну что ж, он же не спецназовец какой-нибудь и даже не морпех, а обычный морской офицер. Штурман. Его корабль учили водить, а не старателей по ущельям мочить из доисторического оружия. Впрочем, кому это тут объяснишь. Теха толокся рядом, не зная как угодить своему раненному товарищу. Воды, рану промыть, притащил, повязку с какой-то целебной мазью наложил, чего бы еще сделать? У бравого капитана тоже красовалась глубокая царапина на щеке, да еще рука выше локтя перевязана. Вот, собственно, и весь ущерб. Если посчитать, за пятерых положенных врагов не так уж и много.
— Знаешь какое у капитана прозвище? — прошептал Теха прямо в ухо Славе, — мне Торво сказал: Этт-тесак его кличут. В окрестностях Лина все знают, ему человека убить, как тебе сморкнуться… ты поосторожней с ним.
— Да понял уже, — Слава ободряюще похлопал мальчишку по плечу. Улыбаться разбитыми губами было чертовски больно. Не бойся, все нормально будет!
— Я и не боюсь. Я тебя предупреждаю, ты же не знаешь тут ничего.
По лагерю ходили дружинники, собирая трофеи.
— Шевелитесь, ленивые твари! — поторапливал их капитан. И так мы с господином Валадом все за вас сделали, а вы еще и еле ноги волочите!
Сам он стоял над единственным уцелевшим старателем, которого не успел застрелить Слава. Хотя, уцелевшим старателя можно было назвать лишь с некоторым натягом — голова вся в крови и рубленая рана на правом плече, которую он безуспешно пытался зажать ладонью.
— Ну что, порождение кулькасов, — обратился к нему Этт, — рассказывай, как вы тут оказались, и какого ыхырга вам здесь понадобилось? Да побыстрее, ксаламасс, не видишь мне некогда?! — для придания убедительности своим словам, он извлек из ножен тесак, и как бы невзначай поигрывал им.
— Мы из Конхобары старательской деревни, — торопясь заговорил пленный, косясь на тесак. День назад, на деревню напали демоны…
— Кто? — недоверчиво перебил его капитан, — какие, ксаламасс, демоны?
— Точно вам говорю, господин капитан! — испугано бормотал старатель. Истинные порождения Преисподней, твари бездны… сами кулькасы или ракшасы! Они убили всех! Нам повезло, мы были в поиске, а когда пришли…