И увидел их.
Драконов было трое. Они были такие же, как и он сам. Нет, не такие, гораздо сильней и опытней. Они прилетели помочь. Они кружили в сереющем небе, и за каждым тянулся след. Сначала бледный, едва заметный, он набирал мощь, цвет и становился все длиннее. Постепенно отдельные росчерки слились в единую окружность, которая в свою очередь стала наливаться белым огнем. В какой-то миг драконы взревели так, что казалось, содрогнулись близлежащие скалы. Огненное кольцо отделилось от них и пошло вниз, расплываясь, становясь все шире и вращаясь все быстрее. В центре его зародился вихрь. Это не было движением воздуха. То, что вращалось внутри кольца, имело совсем другую природу. Даже сквозь копошащуюся толпу врагов Слава почувствовал прикосновение неведомой силы. Скелеты, казалось, тоже что-то почуяли, напряглись, даже перестали его убивать. А кольцо, к тому времени превратившееся в диск, становилось все более выпуклым. Еще через минуту оно окончательно сформировалось в линзу, переливающуюся в потемневшем небе всеми оттенками бело-голубого и зеленого, словно кто-то заключил внутри невидимой оболочки настоящее северное сияние. Когда магическая линза достигла нужной высоты, сквозь нее преломляясь и фокусируясь, хлынул поток очищающей первородной энергии, Все вокруг, земля, скалы и даже сам воздух вспыхнули холодным бело-голубым пламенем.
В тот же миг Слава понял — все кончилось!
Магия вокруг погасла. Армия мертвецов рассыпалась грудой костей. А он, умирающий дракон, вновь стал человеком.
Эпилог
— Смотри Машенька, какой у дяди котик красивый! Большой такой!
Слава невольно поморщился. Ну, началось.
— А как вашего котика зовут? — молодая женщина и ее дочка лет пяти — шести, умильно глазели на Ма-у-то, загораживая дорожку.
— Кот ученый, — откликнулся Слава, неохотно останавливаясь перед ними.
— Разве бывают такие имена? — глаза у девочки были недоверчивые.
— Бывают, — кивнул Слава, — сказки Пушкина читала?
— Она еще читать не умеет, — пояснила женщина.
— Жаль! — сказал Слава, хотя ему было не жаль, и приготовился пройти мимо. Но мама с дочкой еще не удовлетворили свое любопытство.
— А какая это порода?
— Эрэйнский лесной, — сообщил Слава, оттягивая от девочки принюхивающегося Ма-у-то.
— Никогда про такую не слыхала! — удивилась женщина. Слава пожал плечами.
— А зачем вы его на поводке водите? — спросила Машенька. — Чтоб не убежал, да? А можно его погладить? — и, не дожидаясь разрешения, потянулась к лохматой кошачьей башке. Ма-у-то зашипел еле слышно, но и этого хватило — девочка испуганно отдернула руку. — Злой котик!
— Пойдем, Машенька, — женщина поспешно отводила дочку в сторону, — котик добрый, просто у него сегодня плохое настроение.
— Извините! — сказал им вслед Слава и продолжил свой путь.
Почему так получается? Вроде бы выбираешь для прогулок по парку самые отдаленные тропинки и дорожки. Но нет, обязательно кто-нибудь встретится и привяжется: "Как зовут, да какой породы?"
— А на тебя, Мяу, — мысленно обратился он к имуру, — в следующий раз намордник одену!
— Котам намордник не положен, хозяин, — нисколько не смутившись, отвечал Ма-у-то. — Скучно, хозяин! — опять затянул он свою волынку. — Когда домой?
— Идем уже, — удивился Слава. — А… вон ты про что… — понял он, поймав мысленный импульс недовольства, — На Эрэйну захотел? Терпи брат, мы с тобой люди военные, сами ничего не решаем.
Хотя какой он теперь военный? Так штафирка сухопутная. Где-то в штабе флота решается вопрос о его увольнении в запас по состоянию здоровья. Корабля он так больше и не увидел. Никаких заявлений не писал, ничего не сдавал и обходных не подписывал. Все решается само собой — у дяди Марка связи наверху.
Вот уже третий месяц они вдвоем с Ма-у-то живут тут в коттеджном поселке возле Питера. В надоедливой праздности. Всех развлечений: книги, телевизор и ежевечерние прогулки в прилегающем парке, в сопровождении незримой охраны. Незримая-то она незримая, но вот только стоит куда-нибудь свернуть с разрешенного маршрута, так тут же рядом возникают люди характерной внешности и вежливо просят вернуться. Дальше парка Славу не пускают. И к нему не пускают никого. Кроме Сашки.
Момента переправки Слава естественно не помнил. Естественно, потому что состояние его в тот момент было критическим. Оно еще долго оставалось критическим — две недели врачи боролись за его жизнь. В самый острый момент, когда решалось быть или не быть, Ма-у-то, через установившуюся между ними ментальную связь, отдал Славе часть своей жизненной энергии, что в конечном итоге его и спасло. Прав был дядя Марк, когда ходатайствовал, чтобы имура оставили при Славе. Хозяева сперва не хотели, но потом согласились с аргументами.