Николай Владимирович Беляев
Волк в зеркале
Пролог
Свадьба в глубинке — это нечто. Даже не ожидал.
Почему-то цепляет гораздо сильнее, чем те рафинированные, строго выверенные церемонии, что я видел в городе. Пусть даже в райцентре, который для столичных обитателей сам по себе «глубинка».
Интересно видеть не расфуфыренный ЗАГС в позолоте, колоннах и зеркалах, не тётушек со стандартными текстами, которые, наверное, не меняются уж лет тридцать — что тётушки, что тексты, а зал в здании сельской администрации, в котором вдоль стен стоят деревянные складные стулья. Такие, помнится, были в кинотеатрах, ещё когда я ходил в первый класс — ощущение, что тут время остановилось.
А вот голосище у регистраторши такой, что микрофоны и усилители нервно курят в сторонке — и, между прочим, сразу видно, что человек говорит не дежурными фразами, а от души. Такое нутром чуешь.
Да и вообще, обстановка какая-то… домашняя, что ли? Глубинка — тут и правда все всех знают. Двухэтажка, в которой был «выкуп невесты», заросла сиренью, у входа припаркован старый трактор «Беларусь» с приподнятым шестилемешным плугом. Машина рядышком тоже есть — стоящая по уши в траве «пятёрка». На вид даже как новенькая, но если присмотреться — то днища у неё попросту нет. Такие вот артефакты утерянных цивилизаций.
От администрации наши машины, миновав огромный пыльный комбинат, вырулили на какую-то пустынную обходную трассу и рванули так, что меня аж вжало в сиденье. Приподнявшись, глянул на спидометр — 130. «БМВ», в которой ехал я, была не особо новой, но за двигателем хозяин явно следил — машина шла без малейшего напряга, словно нож вонзаясь меж асфальтом и темнеющим предгрозовым небом.
Пролетали мимо утопающие в зелени деревеньки, с воем пронеслась навстречу фура, длинно просигналив — традиция для встречи со свадьбами, наверное… После очередного въездного знака кавалькада замедлила ход и по деревне ехала почти по правилам. Ага, вот — машины свернули в проулок и остановились.
Учитывая, как невеста в своём воздушном белом платье бросилась обниматься с вышедшими стариками — её дедушки-бабушки небось, а то и пра-родственники, которые по возрасту не поехали на регистрацию. Из машин моментально притащили водку, расставили стопки прямо тут, на металлическом листе, положенном поверх поленницы, появились бутерброды и лимонад. Едва налили и сказали тост — упали первые капли дождя, потом ещё и ещё, и вот дождь забарабанил уже вовсю, стремительно наполняя пустые стопки и разбавляя лимонад в пластиковых стаканчиках.
К машинам никто не пошёл — спрятались под обширным навесом тут же, во дворе, у бревенчатого, почерневшего от времени необшитого дома, и продолжили пить уже без импровизированного стола.
— Давай, братан, притащим столик, — кто-то добродушно похлопал меня по плечу. — Тут есть, в горнице стоит.
Пригнувшись, чтобы не стукнуться о притолоку, я прошёл за ним тёмные сени и вошёл в комнату. Печка, три окна в ряд, икона в «красном углу», кровать с кокетливой стопкой аккуратных подушечек, рамка на стене — в ней, по деревенскому обычаю, целая подборка старых пожелтевших фотографий. А, вот и столик — прямо у входа, старый, как и этот дом. Не развалится ли? Не должен, тогда крепко делали.
Чёрт! Взяв столик, я отдёрнул руку — похоже, гвоздь или саморез. М-да, неудачно… Начал было вытирать выступившую кровь, но лишь размазал её.
— Погодь, сейчас йод дам, — прозвучало сзади. Я отошёл чуть в сторону, пропуская человека, и оказался прямо перед стоявшим тут же зеркалом — старым, под стать дому, чуть помутневшим, но исправно отражающим всё вокруг. Почему-то вдруг дико заколотилось сердце, и мне показалось, что из зеркала смотрю не я, а кто-то совершенно чужой…
…Лежу на чем-то твердом.
Но где?
Я открыл глаза. Голова не болит, хотя вроде как должен был стукнуться при падении. А то, что упал — несомненно. Если б ложился спать — вряд ли выбрал бы такое местечко.
Надо мной — облупившийся, сто лет не крашеный потолок из ДВП с обильными пятнами от сырости. Тихо, только слышно поскрипывание, и что-то изредка неровно дребезжит.
Сел, осмотрелся. Похоже на зал ожидания какого-то старого, совсем старого вокзальчика: ободранные стены, наполовину выкрашенные тёмно-зелёной краской, наполовину — белой. Надо уточнить — когда-то белой, сейчас всё пожелтело, штукатурка отваливается от стен пластами, обнажая «сеточку» из полос крест-накрест. На дощатом полу — толстый слой пыли, на стене напротив мутное от времени зеркало с трещиной от края до края, чуть в стороне видно два зарешёченных окошечка, над ними — полустёртая табличка «Кассы».