Дьяченко остановил ГАЗик, чуток не доехав до перекрёстка. Спокойно заглушил двигатель, спрыгнул на землю, вытащил из кобур пистолеты и положил их на водительское сиденье.
— Сидите здесь и не вмешивайтесь, — просто сказал он и зашагал вперёд.
— Смельчак, — без выражения прокомментировала Люба.
— Слушай, ну молчи уже, а? — буркнул я в ответ. — Юрику Управа, похоже, мозг вынесла ещё сильнее, чем ты — мне.
Возможно, Люба хотела ответить, но не успела. Юрка вышел на перекрёсток и громко позвал:
— Серёга! Если ты здесь — выходи. Я без оружия.
Молчание. Где-то далеко в лесу вскрикнула какая-то птица.
— Серёга! Если ты не хочешь меня видеть — просто скажи это. Я уйду. Я знаю, что ты обо мне думаешь…
Кстати — не знает, или знает не всё. Я ведь не успел рассказать Юрке то, что услышал от Каращука — собирался сделать это в «Туристе», за пивом, но кто ж знал, что до «Туриста» не дойдёт…
— Он идёт, — вдруг негромко сказала Люба.
— Что? — машинально обернулся к ней я.
— Ничего, — она несильно, но уверенно взяла меня ладонями за виски и повернула мою голову обратно. — Смотри.
В нескольких метрах от Юрки воздух над землёй словно сгустился, поплыл, превратился в мутное марево — и вот напротив моего напарника уже стоит человек. Примерно Юркиного роста, но не такой широкоплечий, небритый, но не бородатый, тёмные волосы с сильной примесью седины словно серебром отдают. Одет в обычную тёмную футболку и джинсы.
— Привет, Юрик, — просто сказал он. — Рад видеть тебя настоящего, а то доппели в твоём облике уже достали.
Вот это да. Как там говорил Каращук — дважды? Значит, перед нами и правда Волков.
— Рад видеть тебя живым, Серёга, — вздохнул Дьяченко. — Пусть и не так, как хотелось бы.
Они пожали друг другу руки, а потом обнялись — крепко, по-мужски. Да, видать, и правда им немало пришлось пережить на пару… Неторопливо пошли по улице в противоположную от нас сторону, негромко разговаривая — голоса почти сразу слились в монотонный гул.
Ну и что делать? Двинуть за ними, на машине или пешком? Нет, не стоит — Юрка же просил, и портить ему столь давно ожидаемый разговор я не собираюсь. Лучше расспрошу потом — расскажет, если захочет.
Подумав, я перелез в грузовой отсек и сел на скамью напротив Любы. Посмотрел на неё в упор:
— Слушай, если ты такая неуловимая — как те изгои умудрились тебя взять? Или ты и правда сдалась им сама?
— Ещё не хватало, — фыркнула Люба, и я подумал, что это, наверное, первая по-настоящему человеческая эмоция с её стороны, без обычного выпендрёжа. — Просто, как у вас говорят, и на старуху бывает проруха.
— Никакого нападения на дороге, конечно, не было?
— Конечно, — чуть улыбнулась женщина, и я подумал, что она, несмотря на элегантное платье и макияж, гораздо старше, чем хочет казаться. — Это я для тебя сказала, чтобы твоя мысль заработала…
— Моя мысль гораздо больше хочет знать, как ты дотянула до того момента, когда мы с Юркой застрелили изгоев, — немного коверкано выразил я то, о чём думал. Пока Люба отвечает — надо ковать железо. И, кстати, о железе…
Я вытащил из ножен клинок, показал его Любе, не выпуская из руки — без угрозы, просто показал:
— Тебя и правда можно убить только этим ножом?
Мне интересно было увидеть её реакцию, но… её не оказалось. Люба отреагировала совершенно буднично:
— Нет, конечно. Просто те, кого ты назвал «шаманами» изгоев, любят использовать такие ритуальные ножи.
Ах вот как… Хотя, если шаман знал, что таким ножом можно убить призрака — неудивительно, что вооружился именно им. И тот изгой, в Колчино, первым делом увидел у меня именно «шаманский» нож.
А Люба ведь могла и соврать — выдержка у неё что надо. И, между прочим, я ведь ни разу при ней не говорил о «шаманах» — максимум просто думал.
Я опустил глаза, убирая нож в ножны, а когда поднял — увидел, как женщина задорно улыбается:
— Да, не говорил. Но мы же с тобой одно целое — забыл?
М-да. Она уже нагло демонстрирует, что каждая моя мысль ей известна. Раньше хоть просто намекала…
— Не забыл бы, если бы ты не только читала мои мысли, но и показывала бы свои, — отпарировал я.
— Иногда лучше не знать чужих мыслей, — неожиданно серьёзно сказала женщина. — Поверь мне…
Она помолчала, потом продолжила: