Я жадно поглощаю непривычную на вид и на вкус еду и только потом соображаю, что она могла быть отравлена. Дожидаясь кофе, я философски заключаю, что теперь уже все равно. Я понюхаю кофе; если от него будет исходить горький аромат миндаля, значит, он отравлен. Я пытаюсь вспомнить, пахло ли какое-либо из съеденных мною кушаний миндалем. Как будто нет. Я чувствую себя спокойнее.
Девушка приносит кофе в большом коричневом глиняном кофейнике. Она садится и наливает дымящийся напиток мне в кружку. Он благоухает на всю комнату, и, к моему облегчению, в его аромате нет и намека на горький запах миндаля. Правда, откровенно говоря, я не знаю, как на самом деле пахнет миндаль.
- Если хотите, можете остаться переночевать. У меня есть свободная комната.
- Спасибо, - отвечаю я, многозначительно прищуривая глаза, но девушка отворачивается и протягивает изящную руку к кофейнику.
- Спасибо, - повторяю я. Она не отвечает. Какую она ведет игру? Девушка набирает воздух, собираясь, видимо, что-то сказать, бросает на меня быстрый взгляд и плотнее сжимает губы. Посмеиваясь, я откидываюсь на спинку кресла, обхватив обеими руками свою чашку с кофе.
- Есть волки и есть овцы, - говорю я, заводя обычный разговор. - Как по-твоему, кто ты?
- Никто, - говорит она.
- Значит, ты овца, - заключаю я. - Волки знают, что они такое и что им надо делать. Я волк.
- Неужели? - спрашивает она, явно поскучнев от моей философии, явно не понимая ее. - Вам лучше пойти спать. Вы утомлены.
- Если ты так настаиваешь, - с готовностью соглашаюсь я.
Она, проводив меня в комнату, окно которой выходит на неосвещенную улицу, желает мне доброй ночи. Закрыв дверь, я настороженно прислушиваюсь, ожидая скрежета ключа в замке, но ничего такого не происходит. Мебели в комнате немного: высокая старомодная кровать, пустой книжный шкаф и резной деревянный стул. Рядом с кроватью - обычная лампа с парчовой шторкой, на которой между двумя складками проступают изображения цветов. Я ощупываю стул, и меня пробирает дрожь наслаждения. Я стягиваю с кровати пикейное покрывало и осматриваю чистые свежие простыни. В изголовье лежат две мягкие белые подушки. Я сбрасываю с себя костюм, стаскиваю ботинки и носки и остаюсь в одном исподнем. Я выключаю свет и, все еще слегка дрожа, забираюсь под одеяло. Несмотря на ранний час, я скоро засну. Я уверен, что пробужусь на рассвете.
Утром я открываю глаза: бледный солнечный свет проникает в комнату через щель между занавесками. Я пытаюсь снова заснуть, но у меня ничего не получается. Я откидываю одеяло, так что оно наполовину сползает с кровати, и встаю. Я подхожу к окну и выглядываю на улицу.
Немыслимо! По мостовой, поводя носом, бежит большой жирный заяц. Следом, натужно ревя, ползет грузовик, но заяц бежит, никуда не сворачивая. Я ощущаю напряжение и восторг. Я открываю дверь и бегу по коридору к комнате девушки. Я врываюсь внутрь. Она спит, положив одну руку на край кровати. Одеяло сползло с нее, обнажив бледно-розовые плечи. Я сильно хватаю ее за плечо, с таким расчетом, чтобы разбудить. Вскрикнув, она садится на постели. Она дрожит.
- Скорее! - говорю я. - Выгляни в окно. По улице бежит заяц!
- Уходите. Я хочу спать, - отвечает она, - не мешайте мне спать.
- Нет. Ты должна увидеть этого громадного зайца! Как он очутился в городе?
Девушка поднимается и идет следом за мной в мою комнату. Я бросаюсь к окну и с облегчением убеждаюсь, что заяц никуда не делся.
- Смотри! - Девушка подходит к окну, и я показываю ей на животное. Она изумлена.
- Бедняжка, - шепчет она. - Надо помочь ему.
- Помочь? - поражаюсь я. - Зачем? Я убью его, и у нас будет чем позавтракать. Девушка вздрагивает.
- Как можно быть таким жестоким?
Заяц исчезает из виду, завернув за угол. Я разъярен; все мои нервы взвинчены.
- Удрал!
- Но ведь все в порядке, правда? - говорит она успокаивающе. Моя ярость ищет выхода. Я начинаю плакать от разочарования. Она кладет руку мне на плечо.
- Что случилось? Я стряхиваю ее руку, но потом, передумав, обнимаю девушку и рыдаю у нее на груди. Она гладит меня по спине, и мне становится легче.
- Позволь мне лечь с тобой в постель, - прошу я.
- Нет, - отвечает она тихо. - Вам нужно отдохнуть.
- Позволь мне спать с тобой, - умоляю я. Она вырывается из моих объятий и отступает к двери.
- Нет! Отдыхайте.
Я иду за ней. Кровь стучит мне в виски, тело напряжено до предела.
- Ты кое-что мне задолжала, - говорю я злобно, - как и все остальные.
- Уходите! - в ее голосе слышатся угроза, отчаяние и страх. Я выхожу за ней в коридор. Она бежит к своей комнате, но я догоняю ее. Я догоняю ее у самой двери. Она кричит. Я вцепляюсь ей в руку. Я медленно выгибаю назад пальцы ее ладони, другой рукой зажимая ей рот, чтобы заглушить крик. Под бледно-розовой плотью хрустят кости. Они ломаются не все сразу, а друг за дружкой.
- Вы превратили меня в волка, - рычу я. - А потому смерть овцам!
Мои зубы впиваются в ее шею, мой нос ощущает аромат ее горла. Я прокусываю кожу, и в мой рот устремляется кровь.
Убивая девушку, я плачу.
Зачем она выпила из меня душу через те раны, которые сама нанесла? Зачем сделала меня волком? Или он сидел во мне с рождения, а боль, которую она мне причинила, лишь выпустила его на волю?
Но она мертва.
Я забыл. Я искал ее в этом милом городке.
И другая - она тоже теперь мертва.
Пускай же моя доля - убивать, убивать, убивать поглощает меня, пока я, в конце концов, не превращусь в рычащую частичку, безобидную для окружающих, невообразимо малую и тем довольную.
О, Господи Боже, моя проклятая любовь...