Но смотритель не ударил ее. Он не схватил ее за шиворот и не потащил к этим кирпичным зданиям, из которых никто не возвращался. Вместо этого он спустил руку с дробовика и сказал:
— Доктор хочет немедленно с тобой увидеться. Следуй за мной.
Яэль пошла за ним по пятам быстрым шагом. Подальше от того, что раньше было Бабушкой, подальше от темного дыма.
Но некоторые вещи она не забыла и не оставила позади. Волшебные, чудесные слова ее верного друга звучали у нее в ушах. Закручивались в узел в груди. Горели в венах.
Ты особенная.
Ты сможешь что-то изменить.
Когда она вернулась после введенных в нее препаратов доктора Гайера, тела Бабушки не было. Но кукла осталась, ютилась внутри ее матраса. Когда все уснули, Яэль достала матрешку и прижала к груди. Она прижимала ее всю ночь.
И каждую следующую предстоящую ей темную ночь.
ГЛАВА 6 (СЕЙЧАС)
10 МАРТА, 1956
СТАДИОН ОЛИМПИЯ
ГЕРМАНИЯ, ТРЕТИЙ РЕЙХ
НУЛЕВОЙ КИЛОМЕТР
Стадион был полон орущих людей. Сто тысяч человек вместе кричали и махали в такт друг другу, чтобы заглушить звук стучащего по скамьям дождя. Яэль стояла в самом центре, ее сердце выстукивало в ритм волнению толпы. Капли стекали вниз по ее кожаному костюму, собираясь в нарукавной повязке. Пурпурная ткань набухала, как бинт, наполненный кровью. Затем капли стекали по рукаву Яэль.
Она даже не попыталась избавиться от них.
Толпа зрителей тоже промокла, но они с жаром кричали, приветствуя Яэль и других гонщиков. Они стояли ровной линией. Двадцать лиц, немецких и японских, по возрасту от тринадцати до семнадцати, в большинстве своем мужчины, повернулись к самому урагану — ложе фюрера.
Человек, создавший этот мир, был едва заметен. Силуэт расплывался за стеклом, закрывавшим его. Яэль уставилась на фигуру мужчины. Пальцы на ногах свернулись в ярости, чернота поднималась в груди, злость пожирала ее вены, как кислотная батарея.
Половина стадиона, дорога, несколько рядов сидений и стекло, толщиной в сантиметр — все, что разделяло фюрера от Яэль (и от надежно спрятанного в сапоге девушки лезвия — проносить оружие на тур Аксис было запрещено, однако никто не следовал этому правилу). Но она не смогла бы добраться до него. Никак. Будь у Яэль хоть мизерный шанс убить фюрера прямо здесь и сейчас, Рейниджер узнал бы о нем. Он часами просиживал над важными бумагами и схемами, пытаясь найти лазейку в идеально построенной системе защиты фюрера. Она провела не меньше времени, помогая Рейниджеру, упираясь локтями в тонкую бумагу. С шеи, наклонившейся под лампу, стекал пот.
— Почему я не могу просто переодеться в горничную и войти в канцелярию? — спрашивала она после особенно выматывающей тренировки по вождению Зюндаппа. Ее нога ныла от боли, а сердце каждый раз уходило в пятки при мысли о 20 780-ти километрах борьбы. — Разве так не легче и быстрее?
Рейниджер даже не одарил ее взглядом, перелистывая схемы.
— Это должно случиться на публике. Заснято на сотни камер и увидено миллионами свидетелей.
— Почему?
— Это не убийство, — борода Рейниджера отливала серебром в ярком свете лампы. — Это казнь. Если Гитлер умрет за стенами Канцелярии, это прикроют. Скажут, что он скончался от внезапной болезни или упал с лестницы. Другой, точно такой же человек, как Гитлер, займет его место. Ничего не изменится. Национальные Социалисты продолжат обгладывать косточки невиновных с помощью лагерей, взращивая машину войны будущего. Люди должны увидеть, как умирает фюрер. Им необходимо знать, что сопротивление здесь, рядом. Им необходимо знать, что они не одиноки.
Не одиноки. Как иронично, что именно она должна донести это послание до народа. Она, самая одинокая. Девочка, у которой не было народа. Не было лица. Девочка была никем. Девочка могла быть кем угодно.
Но она понимала, что Рейниджер прав. Она не могла переодеться в горничную. Не могла подмешать цианид в его кристально чистую воду. Смерть фюрера должна была стать публичной и кричащей. В прямом эфире Рейхссендера кровь должна залить экраны миллионов.
— А что насчет «Разговора в Канцелярии»? — не переставала она. — Там тоже есть камеры.
— Записывают заранее. Они никогда не пустят это в эфир, — помахал он рукой. — Все должно случиться в прямом эфире. Его смерть будет сигналом для всех группировок сопротивления. В тот момент, когда ты ударишь его, мы мобилизуемся.
Победа в туре Аксис и приглашение на бал Победителей — вот единственный выход.