- Как ты себя чувствуешь? – спрашивал он всегда, откидываясь назад на своем удобном кресле.
Яэль никогда не знала, как отвечать на этот вопрос. Какого ответа ожидал от нее доктор Гайер, когда матрас, на котором она спала вместе с матерью, Мириам и тремя другими женщинами, был полон вшей; когда ночью температура опускалась настолько низко, что солома их матраса впивалась им в кожу, как игла для вышивания; когда она была голодна, вечно голодна, несмотря на то, что Бабушка на койке напротив делилась с ней своим хлебом.
---НЕ СМОТРИ НА НОЖИ, ГОВОРИ ЕМУ ТО, ЧТО ОН ХОЧЕТ УСЛЫШАТЬ---
Она хотела быть сильной, смелой, поэтому отвечала так, как ответила бы сильная и смелая девочка:
- Хорошо.
Улыбка доктора всегда становилась шире, когда она так говорила. Яэль хотела, чтобы он был счастлив. Она не хотела, чтобы следы крови на полу принадлежали ей. Каждый раз он осматривал ее кожу, светил в глаза специальной светящейся ручкой, вырывал пару волос для анализа. Когда серия вопросов и ответов завершилась, доктор Гайер взял дощечку у медсестры, стоящей в углу. Каждый раз он просматривал страницы, его темные волосы свисали на лицо, в то время как он расшифровывал записи медсестры.
- Продукция меланина устойчиво снижается… Замечены светлые пятна на коже, а также небольшие изменения в пигментации радужной оболочки объекта. Количество эумеланина также снижено, как видно по цвету волос объекта.
Они никогда не звали Яэль по имени. Она всегда была объектом. Если точнее, больной 121358ΔX.
- А это прогресс, - улыбка доктора Гайера расплылась по лицу, как будто с двух сторон его рот растягивали натяжные крючки.
Он передал дощечку обратно медсестре, повернулся в кресле к столу, на котором ровно лежали шприцы. Прямые и серебряные, как клыки, они ждали возможности ввести яд под кожу Яэль. Наполнить ее лихорадкой и страданием еще на два дня. Изменить ее изнутри. Забрать все цвета, чувства, все человеческое. Осушать, осушать, осушать, пока в ней не останется ничего. Лишь призрак девочки. Пустая оболочка. Прогресс.
ГЛАВА 2 (СЕЙЧАС)
9 МАРТА, 1956
ГЕРМАНИЯ, СТОЛИЦА ТРЕТЬЕГО РЕЙХА
Солнце выглядело, как оранжевая угроза в небе, когда Яэль вышла из квартиры на улице Луисьен – заасфальтированная артерия города, однажды звавшегося Берлином. Она слишком долго сидела у татуировщика, терпя острую боль от укола иглы и не менее острую боль от воспоминаний. Она следила взглядом за тем, как мастер накладывал последние штрихи на последнего черного волка.
Это был ее пятый и последний сеанс в этом маленьком кабинете с банками чернил и потрескавшимся кожаным креслом. Пять визитов потребовалось, чтобы закрасить цифры на ее левом предплечье. Пять визитов и пять волков. Они взвивались и выли вверх по ее руке, вплоть до локтя. Черные и всегда бегущие по ее коже.
Бабушка, Мама, Мириам, Аарон-Клаус,
Влад. Пять имен, пять историй, пять душ.
Или, другими словами, четыре воспоминания и одно напоминание.
Волк Влада обязан был быть таким же идеальным, как и остальные, поэтому Яэль решила остаться до конца. Поглядывая на часы, отмеряющие время до заката, девушка в конце концов получила великолепного волка Влада – пока это была открытая рана под бинтами, но вскоре она заживет.
Яэль опоздала.
Германия становилась опасным местом с наступлением темноты. До вечернего звона оставалось еще несколько часов, но это не мешало патрульным таиться на углах столичных улиц. Они проверяли документы у каждого мимо проходящего, готовые арестовать человека при малейшем поводе.
«Ничего хорошего по ночам не случается», - так оправдывались Социалисты. Честному человеку нечего было делать на улице после закрытия магазинов и пивных баров. Единственные люди, отчаявшиеся на такой поступок, были либо конспираторами движения сопротивления, либо спекулянтами с черного рынка, либо евреями в изгнании. Яэль относилась ко всем трем.
Лидеры сопротивления заступятся за нее. Особенно Генрика. Миниатюрная полячка с белоснежными кудрями, торчащими во всех направлениях, была намного бесстрашней, чем казалось с первого взгляда. Яэль предпочла бы жесткий голос командира Национальной Социалистической партии Рейниджера тому урагану, который представляла из себя Генрика.
Скорее всего они оба ее отчитают. (Генрика: Как ты могла выйти на улицу так поздно?! Мы думали, ты погибла или того хуже! Рейниджер: Ты понимаешь, насколько эгоистично поступила? Ты могла скомпрометировать сопротивление. Мы так блики к успеху. Так близки.) Если только патрульные не поймают ее первыми.
Улица Луисьен полностью опустела, когда Яэль шла под ее светящимися фонарями. Длинный ряд Фольцвагенов – абсолютно одинаковых, различных лишь по номерам – расположился у бордюра. Продуктовый магазин в конце квартала уже закрылся, окна были зашторены, дверь закрыта крепко-накрепко. Пропагандистские плакаты – некоторые свернулись от старости, другие все еще выглядели свежо – кричали со всех стен города, напоминая сильным светловолосым арийским детям посещать Гитлерюгенд. Напоминая их матерям производить на свет еще более сильных и светловолосых арийских мальчиков для посещения Гитлерюгенда.
Путь у Яэль лежал довольно близкий, всего несколько кварталов до безопасного тайного подвала под пивным залом. Но все могла испортить одна встреча. Один слишком поспешно данный ответ.
Необходимость избегать попадания кому-либо на глаза подстегивала Яэль двигаться все быстрее. Она свернула на уединенную боковую улочку.
И столкнулась лицом к лицу с патрульными.
Они представляли из себя стандартную, ничем не примечательную группку смотрителей: два молодых человека с Маузерами К98, перекинутыми через плечо. Солдаты прислонились к стене, выкуривая одну сигарету на двоих. Нелегальный дым исходил из их ртов, закручиваясь дюжинами фантомов белого цвета – не черного, как Яэль привыкла видеть в детстве. Черный дым день и ночь выливался из труб. Когда Яэль была еще очень маленькой, она думала, что за кирпичными стенами жил монстр. (Сейчас она знала правду. Видела фотографии нескончаемого списка погибших. Цифры строка за строкой, как те, которые скрывались у нее на руке за волками. Монстр действительно существовал, но жил он не в крематории лагеря смерти. Его логово было намного комфортнее: канцелярия, заполненная украденными произведениями искусства, под железными замками.)
Этот дым, белый, быстро исчез, как только солдаты завидели ее. Один из них кинул сигарету на асфальт, затушив ее подошвой ботинка. Другой подозвал девушку жестким голосом:
- Эй вы, сюда! Фрёйлин!
Пути назад не было.
ИДИ ПРЯМО, НЕ ПОКАЗЫВАЙ, ЧТО БОИШЬСЯ —
Когда Яэль достигла солдат, она прокричала обязательное в таких случаях приветствие:
- Хай, Гитлер!
Оба солдата ответили так же. Первый еще сильнее вдавил сигарету в асфальт, второй протянул руку.
Яэль понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, чего от нее хотят. Она не впервые оказалась в такой ситуации с патрульными, даже чаще, чем ей хотелось бы признаваться Генрике и Рейниджеру, но вид этого дыма, сопряженный с часами, проведенными в кресле тату-мастера, немного ее пошатнули. Сеансы нанесения татуировок всегда немного выводили ее из строя. Дело было не в чернилах и даже не в боли, а именно в игле. Воспоминания об иглах. Что они могли делать. И что они с ней делали.
Две простейшие функции иглы: они отдают, и они забирают. Игла тату-мастера забирала у нее кожу и цифры, взамен давала волков. Иглы доктора Гайера забирали гораздо больше. Но зато что они дали взамен…
У Яэль было много лиц. Много имен. Много разных документов. Потому что химикаты Ангела Смерти впились в ее вены и изменили навсегда.