Эта книжечка больше всего остального привлекла внимание Вольки. Бойкий, смышленый мальчуган очень недурно учился в школе и имел большое тяготение к чтению. Читал Волька прекрасно, как взрослый, несмотря на свои одиннадцать лет!
И сейчас, схватившись обеими руками за красную книжечку, быстро отстегнул застежки и открыл первую страницу. Но это была не книга, нет.
Крупным детским и очень четким почерком на первом листке было выведено: Летний дневники Татьяны Градушиной.
— Эва! Вот она штука-то! Дневник пишет! Да что она, сидя-то на одном месте писать может! — протянул удивленным голосом Волька, перевернул первую страницу, и глаза с любопытством забегали по крупно исписанным детской неверной рукой строкам.
Сегодня мы опять переехали на дачу в милое наше Соболево… Как здесь хорошо! На городской квартире, из окон её, не видно было этого дивного голубого неба! Не было и этой свежей пышной зелени перед окнами. Не видно было и таких полей вдали, как эти. Я сижу целыми днями на моем балкончике, смотрю на окружающую меня природу и думаю: какое счастье должны испытывать те здоровые, крепкие и сильные дети, которые могут бегать по тем полям, или кататься по реке, которая сверкает там между зеленью сада, или уходить в тот лес, что синеет вдали.
A я? Я могу только любоваться издали на всю эту роскошь. Я калека от рождения; мне недоступны те удовольствия, которыми пользуются мои братья и другие подобные им здоровые дети.
И сегодня, когда все легли спать, и мамочка, перекрестив и поцеловав меня нежно, нежно, ушла к себе, я горько долго плакала, уткнувшись в подушку. Боже мой! Чего только не отдала бы я, чтобы быть здоровой и сильной, как другие дети! Но увы! Это невозможно. Мои больные ноги не поправятся никогда и, думая об этом, я опять проплакала пол ночи.
Встала сегодня с красными глазами и опухшими веками. Чтобы не огорчать мою милую мамочку — сказала, что y меня всю ночь болела голова. Но мамочка поняла истинную причину моего расстроенного вида. Я видела, как она писала длинное письмо папе. Я знаю отлично, к чему ведут такие письма. Это значит, что когда папа приедет в субботу на воскресную побывку домой (бедный папочка остается все лето в городе, среди духоты и пыли, так как он и летом ходит ежедневно на службу), то он привезет мне из города снова целую массу вкусных вещей и непременно какой-нибудь подарок. Этим он, как бы, хочет утешить бедную Талю в её горькой доле. Ах, с каким бы удовольствием я отдала все эти роскошные подарки и сласти за возможность бегать, играть и резвиться на воздухе! Не надо мне ничего: ни этой нарядной комнаты, которую заботливые родные украшают, как маленький дворец какой-нибудь царевны, ни конфет, ни подарков, ни этих изящных платьиц, лишь бы только быть здоровой! Здоровой, здоровой, сильной, крепкой, как другие. Несбыточная мечта!
Сегодня воскресенье. Приехал папочка, привез мне прелестную музыкальную вещицу для граммофона и кодак, фотографический аппарат. Добрый, милый папочка! Он возил меня кататься в коляске по окрестностям Соболева. Ах, я не люблю такие прогулки! Все встречные смотрят на меня точно я какое-то пугало. Одни с участием, другие с любопытством. Еще бы! Девочка в двенадцать лет больная, на костылях. Незавидная участь!
Нет, нет лучше спрятаться ото всех, запереться в моей голубой комнатке не выходить дальше балкона! Пусть никто не видит горя и обиды маленькой убогой девочки.
Сегодня мальчики вернулись с реки и принесли мне целый букет речных кувшинок. Как они славно пахли водой, тиной и еще чем-то вкусным, превкусным!
Ника рассказывал, что, купаясь, он упустил в воду полотенце, a Вите клещ впился в пятку. Он испугался сначала, a потом хохотал ужасно! Оказалось, что это не клещ, a просто прилипла какая-то травка. Счастливые мальчуганы!
Вот и здесь оказывается в моем «голубеньком» гнездышке, как его называют папа и мама, я не избавлена от любопытных глаз.
Пастушок Волька, сын прачки Кузьминичны, проходя мимо моих окон, каждый раз останавливается и по долгу, разиня рот, глядит на все те прекрасные вещи, которые разложены и расставлены y меня на балконе и на подоконниках
И я читаю явную зависть к моим «богатствам» в наивной рожице этого здорового, рослого крепыша. Глупенький, наивный Волька! Если бы ты знал, как я, в свою очередь, завидую тебе, твоему здоровью, твоим крепким ногам, твоей свободе!
Ты можешь наслаждаться природой, целыми часами проводить в поле, на реке, в лесу. Боже мой! Если бы можно было сделать это, я бы с охотой поменялась моей долей с твоей.
Волька! Волька! Твоя бедность, твои нужды и лишения, — ничто в сравнении с моей беспомощностью, слабостью и тем печальным положением, в котором я нахожусь… Не завидуй же мне, глупенький мальчик. И когда ты видишь меня прикован…
Волька не дочитал до конца этой фразы. Шумные возгласы, быстрые шаги и шуршание накрахмаленных юбок сразу наполнило живыми звуками тишину опустевшей дачи. Тетрадка дневника вывалилась из рук мальчика прежде нежели раскрасневшаяся от быстрой ходьбы горничная Градушиных, Феша, появилась на пороге Талиной комнаты и затрещала звонким голосом на всю дачу:
— Ишь ты где, проказник этакий, примостился! И не слышно его! Скажите на милость! Да, никак, он, разбойник этакий, в барышнином туалете рыться изволил! Батюшки, светы, и тетрадка на полу! Барышнина тетрадка… Забыли второпях, как укладывались. A ты уж и обрадовался. На вокзале хватились… Гонку задали, сюда меня отправили, a он тут, видите ли, с барышниными игрушками прохлаждается! Ах ты пострел, пострел этакий, да я тебя!..
Тут руки Феши довольно недвусмысленно устремились к вихрастой голове Вольки…
Предвидя Фешин маневр, Волька кинулся к окну, вскочил на подоконник, оттуда спрыгнул на землю, и через маленький палисадник бросился в поле, a оттуда в лес.
Быстрые ноги резво уносили мальчика, напутствуемого сердитыми криками Феши. Что-то весело дрожало в груди Вольки. Словно какая-то птица билась и трепыхала в ней крыльями. A толстые губы растягивались в беспричинно-радостную улыбку.
Прибежав на опушку, Волька с размаху бросился на зеленый мох и, весь залитый еще теплыми лучами cентябрьского солнца, весело и протяжно крикнул на весь лес.
A недавняя зависть к Талечкиному «богатству» с этого часа навсегда и бесследно исчезла из сердца мальчика.