Как перед этим доносили я и Слава в наш штаб, на основании наблюдений в приборы ночного видения, УЧК имела в лесу много траншей, из которых албанцы могли обстреливать дорогу. Впрочем, вначале сопротивления на нашем участке почти не было. Наступала наша разведрота с левым крылом, завязанным на военную полицию, а правым крылом на специальную полицию. После нескольких часов медленного продвижения, когда людей приходилось постоянно подталкивать и доходило порою до идиотизма: командир взвода добровольцев нашей роты уложил своих людей цепью на середине поляны, хотя при этом был слышен шум бегущих людей, по которым сразу все начинали стрелять. Разведрота дошла до первой речки, точнее, ручья. Здесь движение остановилось, так как сводная группа тыловых подразделений настолько отстала, что военная полиция не могла держать связь с ними (занимавшими левое крыло), и с нами, разведчиками. Тоже самое происходило по всей линии наступления, что можно было понять по радиопереговорам, когда многие подразделения не могли найти своих соседей. Сама практика, когда в одной линии шли и тыловики и артиллеристы и даже бойцы ПВО вместе с пехотными ротами, а также разведчиками, интервентными взводами военной полиции и пехоты специальной полицией и САЙ, приводила к тому, что шли мы очень медленно.
К тому же противник начал сопротивляться, и наш взвод срочнослужащих был вынужден прийти на помощь военной полиции, остановленной огнем перед одним селением. И хотя несколько бойцов УЧК здесь было убито и ранено, движение это задержало, а тут же произошло нападение со стороны двух групп противника на взвод резервистов нашей роты, с которым шли тогда я, Слава и Михаил. Албанцам, приблизившимся к нам на 10–15 метров, но находящимся, правда, под склоном, густо заросшим лесом, чуть-чуть не хватило хладнокровия, дабы прорвать наше кольцо окружения, ибо опять у нас стреляло человек пять, а десять отлеживалось, и противника удалось отогнать лишь ручными гранатами. Впрочем, как выяснилось через пару недель, противник смог пройти здесь: мы потом обнаружили в одном патруле, что между резервистами и взводом срочнослужащих и военной полиции оставалось метров 300 густо поросшего пространства, которое никто не проверил — именно там были найдены блиндажи. О наличии блиндажей можно было командирам догадаться еще в ходе акции, когда мы нашли землянку (склад с мукой) и ясно было видно, что часть мешков была вынесена за пару часов до нашего прихода. Однако что-то сделать по своей инициативе было тяжело, а командование было озабочено своевременным занятием намеченных позиций на карте, хотя все эти сплошные линии на ней на деле напоминали решето. Движение продолжалось до большой поляны, где находилась конечная точка разведроты — селение Беженич. Было ясно, что двигаться следовало колонами по одному через лес слева от поляны, что я и предложил командиру роты. Вместо этого движение было продолжено цепью через открытую поляну, и при этом на середине поляны оно было остановленопо приказу сверху — и то в нескольких сотнях метрах от домов. Более того, кто-то из штаба роты притащил кому-то посылку из дома с пивом и соком прямо на поляну. Все это было настолько глупо, что, казалось, превзойти такую глупость было невозможно, но это только казалось.
Парадоксально, но на душе стало легче, когда послышался характерный звук стрельбы из китайских автоматов УЧК в лесу слева: было понятно, что они уже прорвались сквозь наше кольцо. Как оказалось, УЧК напала с тыла при выходе из кольца на военную полицию и выпустила по ней одну или две 60 миллиметровые мины. Наши решили не остаться в долгу, и сами саданули по лесу из минометов, хотя точно было неизвестно, где военная полиция, а где шиптары. Хорошо, что перед этим левое крыло ротной цепи, неизвестно что ждавшей на поляне, подтянулась к центру, ибо одна наша мина легла как раз на место, где был левый край цепи (и где стояли до этого я и Слава). Выяснилось потом, что миномет плохо очистили.
Наконец, решили входить в Беженич колонной, хотя пошли скорее толпой, но на входе в него по нам был открыт огонь из одного — двух карабинов, и два-три десятка человек из взводов резервистов и срочнослужащих были вынуждены залечь в кустах, не зная, откуда стреляют. Связь с добровольцами, шедшими правее лесом, была потеряна, не было и радиосвязи. Попытка выйти на них не увенчалась успехом. Мы двинулись к горящим домам на опушке леса на высоте справа, но выскочившие оттуда люди, чью форму в сумерках было трудно различить, заняли оборону вокруг одного дома и, хотя им кричали, что мы — «свои», они не отзывались. Потом выяснилось, что это была группа специальной полиции, вообще потерявшая связь и со своими, и с нами, разведчиками.