Уже — не желал.
— А теперь пусть друзья жениха приготовят скамьи и всё потребное, — подмигнул Хаген оторопевшим парням. — Сегодня здесь всё же будет пир. Пир сыновей Лейфа Чёрного!
Вздохнул и добавил:
— А мы проводим нашего брата в последний путь.
С этими словами викинги подняли скамью, на которой лежал Кривой Нос, и зашагали со двора. Самар Олений Рог заиграл походную песню, но Хаген гаркнул:
— Отставить! Играй «Лафи и Йон». Он бы оценил. Братья — запевай!
И вечерний воздух взорвался рёвом из дюжины звериных пастей:
Кьяртан шагал рядом. И Бобёр ревел с волками да вепрями.
Шёл с ними и Вальдер Учёный. И не опирался более на трость.
А над западным краем неба, над алой колесницей солнца, раскинулся семицветный хрустальным мост-радуга. Мост в Чертоги Павших. И мнились в вышине улыбки не валькирий, но мёртвых предков и братьев. Предков и братьев, что ждали родича. Пусть он даже поспешил к ним раньше срока.
Буковый Лес дождь обошёл стороной. Нашлось немало годного хвороста. Поковыряли топорами даже старый сухой бук — он умер, ему не больно. Словом, погребальный костёр на опушке сложили добротный. Скамью с покойником водрузили сверху. Лейфа усадили перед пеньком, который на этот случай захватил с Вархофа предусмотрительный Сигбьёрн. Ему выпало быть казначеем после Кривого Носа. На колени Лейфу положили его оружие, рядом поставили клевец, а перед ним, на своеобразном столе — бронзовый кувшин с мёдом и чарку. Хаген набросил мертвецу на плечи плащ с воротником из чернобурки, а Слагфид надел ему на голову свою хвостатую меховую шапку. Ну и злата-серебра не пожалели. Чтобы никто в Вельхалле не сказал: что это, мол, за голодранец тут объявился?
Самар сел поудобнее и затянул тягучую, печальную мелодию. Смычок скрипел и срывался то в плач, то в визг. Потом Самар отбросил инструмент, утирая нос:
— Да ну, не могу я… простите, братья — ну никак…
— Нечего тут прощать, — Слагфид сел рядом, обнял музыканта.
Вальдер подошёл к погребальному сооружению, склонив голову набок. Не отрывая голубых глаз от друга детства. Заметил негромко:
— Как же ты изменился, сын Лейфа Чёрного! Не признал бы тебя нынче поутру.
— Ты никак прозрел? — спросил Кьяртан.
— Всегда полезно получить по голове, — грустно пошутил Вальдер. — В добрый путь, дружище! Не пожалела тебя жизнь, но никто не скажет, что ты прожил напрасно.
И добавил с неожиданной злостью:
— А кто скажет обратное, тому вырву язык. И этой очереди никому не уступлю!
Разожгли факела. Хаген сказал:
Запнулся. Скрипнул зубами. Протолкнул в горле ледяной ком горечи:
Взял факел, шагнул к горе хвороста. Потом поднял глаза на Кьяртана.
— Поди сюда, брат.
Кьяртану показалось, что он ослышался.
— Поди сюда, братишка, — тепло повторил Хаген. — Ты сам назвал меня сегодня братом.
Торкель легонько подтолкнул юношу. Кьяртан сделал несколько неуверенных шагов. Хаген протянул ему факел. «Ты знаешь, что делать, — говорили глаза викинга. — Ныне — ты знаешь».
Огонь от огня, пламя от пламени, жар от пылающей головни. Из рук — в руки. Из уст — в уста. От сердца — к сердцу. От брата — к брату.
Кьяртан обошёл деревянное сплетение посолонь, и скоро златобагряный зверь, жадно урча, набросился на добычу со всех сторон. От жара трещали, сворачиваясь, волосы, перехватило дыхание, но никто не шагнул назад. Не сразу. Викинги — кровавые ублюдки, пропитанные солью мореходы, волки с дороги чайки, братья — взялись за руки и зашагали мрачным хороводом вокруг костра. Новая песня, древняя песня без слов, песня скорби и славы, летела в небо с языками пламени, искрами и дымом. Волчья молитва суровым волчьим богам.
Бобёр молился со всеми.
А Лейф Кривой Нос, объятый драгоценным златотканым плащом, огненной багряницей, достойной королей, грустно улыбался ему. И не было сил у Бобра скрыть это тяжкое горе.
75
Т.е. Бледного (от исл. fólr — «бледный»); имеется в виду Богвард Бледный Паук, убитый Лейфом.