А потом был пир в честь сыновей Лейфа Чёрного. Подивился Кьяртан, что викинги веселились и шутили, смеялись, сидя рядом с мертвецами. Мрачными были их шутки, тяжким было веселье, и мало радости звучало в смехе. Альвдис на том пиру слова не сказала. Да и сам Кьяртан помалкивал. Пил тоже в меру, чего нельзя было сказать о викингах. Морские бродяги хлестали пиво, мёд и вино бочками — и не пьянели. Всё хмельное, сколько его ни есть в мире, не могло залить пустоту утраты.
Ночью, когда все заснули, Альвдис хотела бежать. Одна. Девушка боялась. До одури, до тошноты. Боялась сказать «нет». Что бы они сделали с ней, этакой строптивой? Что помешало бы им пустить её по кругу? А после — добро, если убили бы, могли бы и на торгах продать, как скотину. И Кьяртан не сделал бы ничего. Не смог бы.
Да и стал бы? «Нет у тебя больше братьев, — звучали злые слова. — Ты сама того хотела».
Путь ей заступил Бьярки. Косматый, в медвежьей шкуре на голое тело, омытое чужой кровью, с горящим зелёным взором, он был звероподобен и страшен в свете новой луны. Берсерк не произнёс ни слова, просто глухо заворчал. Дочь мёртвого отца сделала шаг назад. Другой. Медленно, осторожно. Скосила глаза на боковую калитку. Тогда Бьярки буркнул:
— Даже не думай. Мой брат, мой земляк умер, чтобы ты не вышла за этого Лафи. Надобно ли мне учить тебя благодарности? Надобно ли дать Бобру совет в семейной жизни?
— Не говори ничего Кьяртану, — выдавила Альвдис как могла жалобно.
— Не скажу, — Бьярки отвернулся. — Иди спать, пока я добрый.
Вот тогда Альвдис наконец-то пожалела, что родилась.
Наутро у Вархофа собрались местные жители. Вёл их ещё нестарый, но уже совершенно седой человек, с мелкими цепкими глазами и крупным широким носом. Он представился как Эгиль Пенёк. Это был лагеман Северного Берега, в который входил и округ Боквид.
— Что вы сделали с Идмундом годи? — строго спросил знаток закона.
— Ты можешь сам поглядеть, — усмехнулся Хаген. — Открыть святилище!
— Дайте мне с ним побеседовать, — сказал Эгиль. — Наедине.
Беседа их длилась меньше, чем требовалось Хагену, чтобы выкурить трубку. Альвдис же обрадовалась, увидев своего брата Товара действительно живым и почти невредимым. У юноши впереди были нелёгкие дни: следовало сплотить и возглавить род, отстоять имущество перед охочими, коих, несомненно, скоро должно было прибавиться. Кьяртан сказал ему:
— Пошатнулась под тобой земля, сын Радорма, и я отчасти в том повинен. Коли тебе потребуется поддержка на тинге, можешь рассчитывать на меня и моих людей… э… то есть, я имел в виду, моих друзей, — быстро поправился Бобёр.
— Это я учту, — кивнул Товар.
Эгиль же вывел Идмунда годи прочь из храма, передал его родичам и обратился к викингам:
— Это дело кажется тёмным, тем не менее, лично мне более или менее всё ясно. Разумеется, придётся вынести его на альтинг. Радорм совершил злодеяние ещё до начала побоища, а Идмунд годи ему пособничал, и поделом им обоим. Кажется, никто не может требовать ни от кого никаких возмещений. Так или иначе, ваше присутствие на альтинге не обязательно.
— Меня это не заботит, — сказал Хаген, утаптывая пепел в чашечке трубки. — Нас вы можете объявить вне закона хоть нынче. Меня больше заботит будущее Кьяртана и его друзей. Скажи, что сделать, чтобы с них не требовали выкупа и не изгоняли с острова? Коли ты повернёшь так дело, то за мной не заржавеет. Золото не подвластно рже, — подмигнул викинг.
— Это такое дело, которое можно сделать, — заверил лагеман. — И не надобно сулить мне платы. Я бы сам должен осыпать вас золотом: вы всем показали, какое говно этот Идмунд годи. Теперь мало кто держится старых обычаев и живёт по закону… — вздохнул Эгиль.
— Думается мне, большие перемены грядут у вас на острове, — заметил Хаген.
— Да уж пора бы, — хмыкнул Эгиль.
Кьяртан и его друзья отправились проводить викингов на корабль. Альвдис осталась с братом — ей не за что было благодарить волков равнины ладей. Хравена несли на носилках. Колдун громко каркал: пить, мол, пить! Даг Длинный дал ему воды, но Хравен заплевал ему всё лицо: дескать, сам умывайся, а я браги хочу!
— Куда тебе, дрозд ощипанный! — усмехнулся Слагфид. — Весь корабль облюёшь.
— Дайте ему акавиты, пусть заткнётся, — с досадой отмахнулся Хаген.
Стурле Злого Барсука и Скулли Кашу вели под руки: всё же им здорово досталось от Радорма. Сигбьёрн, брат Стурле, отделался помятыми рёбрами. Вообще, каждый получил отметину на память о свадьбе Бобра. Больган Качал хвастал красивым и неопасным шрамом на щеке, Даг Полмарки прихрамывал, Йорг Неудачливый гордо нёс сломанную руку в лубке. Он же первым занёс ногу на корабельный трап.