Кетах сын Морна из клана Ан-Клайдов, прозванный Крестовым, прекрасный и гордый король Маг Эри, несостоявшийся креститель Зелёной Страны, пошатнулся. Рассмеялся, и смех его был полон горечи. Прошептал:
— Плачьте, эрины… плачьте… нет, не плачьте. Смейтесь! Ваш король повержен простым бойцом… Есть чем гордиться, локланнах!
Торкель отбросил отцовский меч — второй раз в жизни! — чтобы поддержать падающего неприятеля. Не замечал, что кругом враги, что друзья пробиваются с боем, что битва вовсе не окончена, а эрины плачут, смеются, но вовсе не дрожат… Это вдруг стало не слишком важно. Волчонок бережно уложил чужого короля на землю. На чужую землю, которой этот король принёс не меньше горя, чем всё войско викингов. На землю, чуждую им всем.
Когда Хаген во главе дюжины бойцов стал рядом, Торкель перевернул Кетаха лицом к небу и накрыл тело златотканым плащом. Поднял на друга печальный взор:
— Кто это лежит, дружище Хаген? Это не мой король и не мой враг…
— Верно, — Хаген присел рядом, беззастенчиво запустил руку за ворот кольчуги мёртвого вождя, — это не твой враг. Это — олень благородный, твоя добыча. Есть чем гордиться!
— Он тоже так сказал, — проронил Торкель. — На Скельде. На нашем языке.
— Вот ведь как, — ухмыльнулся Хаген, подбросил на ладони два оберега — золотой крест Белого бога и серебряный языческий трискелион. — Этот конунг знал, как растить судьбу! Но сколько побегов пустило древо? Гляди — молился и старым, и новым богам. На всякий случай!
Поднялся, огляделся, крикнул эринам на Имраэге:
— Заберите вождя! И лучше бы вам сложить оружие — рухнуло ваше дело!
— Но мы-то ещё живы! — воскликнул юноша, чем-то похожий на павшего владыку. — Я, Конал, сын Конана, сын Гальбрэ, сестры ри-Кетаха ан-Морна, племянник вождя Ан-Клайдов, и мне не будет чести, коли я выживу, если пал мой повелитель! Смерть вам, локланнахи!
— BЮis! BЮis an lochlannach! — зашуршало над Маг Курои, когда эрины, арты и форны, плача и смеясь, бросались на викингов, как знаменитые местные волкодавы — на волков. Из последней уцелевшей баллисты убили гнедого под Арнульфом, закололи Вальгарда хёвдинга, подсекли ногу Лейфу, Хаген получил по рёбрам глефой и свалился рядом с юным Кольгримом, коему напророчил смерть. Сквозь шум битвы услышал пение волынки, а потом смолкло и оно, и бородатую голову вождя буйных островитян-геладов, Утхера из клана Доббхайров, подняли на пике. Кто-то из северян затянул «Гуталанд», но вскоре песня сменилась изумлёнными возгласами, конским храпом, ржанием и топотом, высоким пением рогов. Отчётливо слышался свист клинков.
Пересиливая боль, Хаген поднялся, вгляделся вдаль…
Крик радости узнавания разорвал горло, калёным железом отозвался в груди, вышиб непрошенные слёзы. Этого не могло быть. Но…
С северо-восточного края Маг Курои мчались всадники в цветах клана Ан-Мойров, проклятого клана, а впереди летела, подобная валькирии, прекрасная и страшная Эмери тир-Кормак. В сумерках сияли её глаза, волосы испускали неземной свет, кроваво блестел кривой меч в её руке — тонкой, но крепкой! Рядом скакал рыжий ражий детина, избивая всех подряд шиповатой палицей, а чуть позади — черноволосый витязь с копьём, багряным от браги жизни. Хаген подумал, что рыжий — это, верно, Риад ан-Кормак, братец Эмери, а кто сей бледный юноша с горящим от ярости взором — тоже, видать, какой родич?
Эмери заметила викинга, развернула коня, затоптала незадачливого эрина. Хаген сделал шаг навстречу — и понял, что зря. Рёбра скрипели, отзываясь болью. Так и стоял, улыбаясь, стараясь не морщиться, но и не вытирая слёз. Эмери подъехала, соскочила с коня и без лишних слов бросилась ему в объятия. Хаген стоял, прижимая к поломанным рёбрам желаннейшую из дев, не в силах оторваться, а вокруг кипела буря ярости Эрлинга.
Но Хагену и Эмери вдруг стало на это наплевать.
— А я знал, что ты доберёшься, — прошептал викинг, снимая губами слёзы с девичьих щёк.
Только сейчас он заметил, что рыжая дочь вождя выше его на голову, что его позабавило.
— А я знала, что ты меня дождёшься, — лукаво улыбнулась Эмери.
Вдруг северный край Поля Курои взорвался грохотом. Не разжимая объятий, Хаген и Эмери обернулись. Эрины не плакали и не смеялись — они вопили, охваченные ужасом. Гремели горны, волынки и барабаны, вились полковые знамёна, стучали башмаки, копыта, колёса двуколок. На зелёном полотнище раскинулось древо — королевский стяг Глен Мор, Великой Долины, накрыл землю и небо, шумя молвой о павших.