— Пожалуйста, — ответил Эдди. Но не решился добавить: «Прошу тебя». («Прозвучало бы фальшиво», — подумала Сюзанна.) Отступил в сторону, давая возможность Оуверхолсеру взяться за рукоятки кресла-каталки. Фермер не мог пожаловаться ни на рост, ни на силу, и, пусть склон был достаточно крутым, а Сюзанна весила сто тридцать фунтов, дыхание его не участилось.
— Могу я задать тебе вопрос, сэй Оуверхолсер? — спросил Эдди.
— Разумеется, — ответил тот.
— Какое твое второе имя?
Кресло на мгновение остановилось: Сюзанна отнесла сие за счет изумления.
— Странный, однако, вопрос, молодой человек. Почему ты спрашиваешь?
— Ну, это мое хобби, — ответил Эдди. — По вторым именам я предсказываю судьбу.
«Осторожнее, Эдди, осторожнее», — подумала Сюзанна, но и ей не терпелось услышать ответ.
— Правда?
— Да. Если говорить о тебе, я готов поспорить, что твое второе имя начинается… — он сделал вид, будто что-то рассчитывает, — …с буквы Д, — только произнес он это как «дех», на манер букв из Высокого Слога. — И, полагаю, оно у тебя короткое. Из пяти букв. Может, даже из четырех.
Вновь коляска на мгновение застыла.
— Дьявол будет доволен! — воскликнул Оуверхолсер. — Как ты узнал? Скажи мне.
Эдди пожал плечами.
— Тут все построено на расчетах и догадках. По правде говоря, я ошибаюсь столь же часто, как и попадаю в точку.
— Чаще, — вставила Сюзанна.
— Скажу тебе, что мое второе имя Дейл, — ответил Оуверхолсер, — и если кто-то и объяснял мне почему, моя память объяснений этих не сохранила. Родителей я потерял совсем молодым.
— Мы скорбим о твоей потере, — откликнулась Сюзанна, радуясь тому, что Эдди отходит от них. Должно быть, чтобы сказать Джейку, что насчет среднего имени она не ошиблась. Уэйн Дейл Оуверхолсер. Девятнадцать букв.
— Этот молодой человек очень умный или совсем дурак? — спросил Оуверхолсер Сюзанну. — Ответь мне, прошу тебя, ибо сам я понять не могу.
— Есть в нем и первое, и второе.
— Насчет этого стула на колесах такого не скажешь, ты согласна? Его сделали очень умные люди. Он сложный, как компас.
— Я говорю, спасибо тебе, — ответила она и внутренне облегченно вздохнула. Слова сами, легко и непринужденно, слетели с губ, возможно, потому, что она не готовилась их произнести.
— Где вы его взяли?
— Далеко отсюда, в той стороне, откуда мы пришли. — Такой поворот разговора ей не нравился. Она полагала, что об их прошлом рассказывать должен Роланд. Он был их старшим. А кроме того, когда говорит один, не возникает никаких противоречий, которые потом приходится объяснять. Однако она сочла возможным кое-что добавить: — Там есть червоточина. Мы пришли с другой ее стороны, где жизнь совсем не такая, как здесь. — Она повернула голову, чтобы посмотреть на него. Щеки и шея покраснели от напряжения, но в целом, подумала она, получается у него очень даже неплохо, учитывая, что ему далеко за пятьдесят. — Ты знаешь, о чем я говорю?
— Ага, — кивнул он и сплюнул через левое плечо. — Не то чтобы я видел или слышал ее сам, ты понимаешь. Я никогда не уходил так далеко: слишком много дел на ферме. Жители Кальи, как правило, в лесу чувствуют себя неуютно, видишь ли.
«О да, это я вижу», — подумала Сюзанна, заметив зарубку величиной с обеденную тарелку. И решила, что этому дереву очень повезет, если оно сможет пережить грядущую зиму.
— Энди много рассказывал о червоточине. Он говорит, она издает какой-то звук, только его трудно описать.
— Кто такой Энди?
— Скоро ты увидишь его сама. Ты из того же Йорка, что и твои друзья?
— Да, — ответила она, вновь насторожившись. Он повел коляску вкруг толстенного железного дерева. Ближе к вершине деревья стояли все реже, тогда как запах пищи усилился. Мясо… и кофе. В желудке у нее заурчало.
— И они — не стрелки. — Оуверхолсер посмотрел на Эдди и Джейка. — Ты, конечно же, не будешь это утверждать.
— Тебе придется решать это самому, когда придет время, — ответила Сюзанна.
Какое-то время он молчал. Кресло перекатилось через скальный выступ. Впереди Ыш трусил между Джейком и Бенни Слайтманом, которые быстро, как водится у мальчишек, подружились. Сюзанна задалась вопросом, а хорошо ли это. Потому что очень уж они были разные. И время могло показать, сколь велико это различие, к их обоюдному огорчению.