– Это вариант, – кивнул старик. – Мы готовы его обсуждать, если будет на то согласие остальных, – и сел.
– Я не готов, – пробурчал Гарретт Стронг. – Никто не отрезает себе голову, чтобы не бриться. Слышите меня?
Раздался смех, несколько выкриков: «Будь уверен, слышим и очень хорошо». Гарретт сел, сковывавшее его напряжение спало, он наклонился к Воуну Эйзерхарту, о чем-то зашептался. Еще один ранчер, Диего Адамс, внимательно прислушивался, не сводя с них черных глаз.
Поднялся очередной мелкий фермер, Баки Джавьер. Синие глазки возбужденно сверкали на маленькой головке. Бороденка не могла скрыть практически полного отсутствия подбородка.
– А может, нам на какое-то время уйти? Что, если мы возьмем детей и отправимся на запад? Далеко на запад, до рукава Большой Реки?
Несколько мгновений все молча оценивали эту смелую идею. Западный рукав Уайе находился практически в Срединном мире… где, согласно Энди, недавно появился огромный дворец из зеленого стекла, чтобы через некоторое время исчезнуть. Тиан уже собирался ответить, но его опередил Эбен Тук, хозяин магазина. Тиан этому только порадовался. Он намеревался молчать как можно больше. И высказаться уже после всех.
– Ты чокнулся? – спросил он. – Волки придут, увидят, что нас нет, и сожгут все дотла, фермы и ранчо, посевы и припасы, вершки и корешки. И к чему мы тогда вернемся?
– А если они пойдут за нами? – вставил Джордж Эстрада. – Ты думаешь, нас трудно догнать, таким, как Волки? Они все сожгут, как и говорил Тук, потом догонят нас и все равно заберут детей!
Сидящие в зале одобрительно затопали. Послышались крики: «Дело говорит, дело».
– А кроме того, – Нейл Фарадей поднялся, держа перед собой огромное и грязное сомбреро, – они никогда не берут всех наших детей, – в голосе явственно слышался испуг человека, который хотел оставить все как есть, соглашался на плохое, чтобы не допустить худшего. Тиан аж скрипнул зубами. Такой точки зрения он больше всего и боялся. Покорности судьбе.
Один из Мэнни, молодой и безбородый, резко, пренебрежительно рассмеялся.
– Ага, из двоих спасется один. А значит, все хорошо, не так ли? Да благословит тебя Господь!
Он мог сказать и что-то еще, но костлявые пальцы Хенчика сжали предплечье молодого человека. Он замолчал, но не опустил в смирении голову. Глаза его пылали огнем, губы превратились в белую полоску.
– Я не говорю, что это хорошо, – Нейл начал крутить сомбреро, – но мы должны смотреть в лицо реальности. Они не берут всех детей. Вот моя дочь Джорджина, умная, веселая, шустрая…
– Да, а твой сын Джордж – пустоголовый здоровяк, – прервал его Бен Слайтман. Он работал на ранчо у Эйзенхарта, своей фермы у него не было, но дураков он на дух не переносил. Бен снял очки протер их банданой, вернул на переносицу. – Я видел, что он сидел на ступенях магазина, когда проезжал по улице. Он и еще несколько пустоголовых…
– Но…
– Я знаю, – вновь Слайтман не дал ему договорить. – Это трудное решение. Возможно, несколько пустоголовых лучше, чем общая смерть, – он помолчал. – Или ситуация, когда они забирали бы всех детей, а не половину.
И Слайтман сел под крики: «Дело говорит» и «Спасибо, сэй».
– Они никогда не оставляли нас без всего, – заговорил еще один мелкий фермер, земли которого находилась к западу от жилища Туана, у границы Кэллы. Его звали Луис Хейкокс, и в голосе слышалась горечь. А в улыбке, которая изгибала губы под усами, напрочь отсутствовала веселость. – Мы не будем убивать наших детей, – он посмотрел на Мэнни. – При всем уважении к вам, господа, я не верю, что даже вы сподобитесь на такое, когда придется от слов переходить к делу. Во всяком случае, если и сподобитесь, то не все. Мы не можем собрать пожитки и двинуться на запад, или в любом другом направлении, потому что тогда придется оставить наши фермы. Волки их сожгут, это точно, а потом все равно придут за нашими детьми. Они им нужны, уж не знаю почему.
Все всегда сводится к одному: мы – фермеры, большинство из нас. Мы сильные, когда имеем дело с землей, слабые, когда нет. У меня двое детей, им по четыре года, я люблю их обоих, и сердце обливается кровью при мысли о том, что одного придется потерять. Но я отдам одного, чтобы сохранить второго. И ферму, – вокруг одобрительно зашептались. – А какое другое решение мы можем принять? Я скажу так: злить Волков – худшая из ошибок, которые мы можем допустить. Если, конечно, мы не сможем дать им бой. Если сможем, я только за. Но я просто ума не приложу, что мы им противопоставим?
Тиан чувствовал, как от каждого слова Хейкокса у него сжимается сердце. Этот человек просто выбивал почву у него из-под ног. Боги и Человек-Иисус!
Со скамьи поднялся Уэйн Оуверхолсер, самый процветающий фермер Кэллы Брин Стурджис, доказательством чего служил внушительный живот.
– Выслушайте меня, прошу вас.
– Мы говорим, спасибо, сэй, – пробормотали они.
– Скажу вам, что мы должны сделать, – он огляделся. – То же самое, что делали всегда. Кто-нибудь из вас хочет предложить сразиться с Волками? Есть среди нас сумасшедшие? Чем будем сражаться? Камнями и копьями? Несколькими луками и винтовками? Таким вот заржавленными, как у него? – он ткнул пальцем в Эйзенхарта. – Думаю, во всей Кэлле мы наберем штуки четыре.
– Не надо смеяться над моей железной стрелялкой, сынок, – ответил Эйзенхарт, но с грустной улыбкой.
– Они придут и возьмут наших детей, – вновь Уэйн Оуверхолсер обвел взглядом сидящих в зале мужчин. – Некоторых из них. А потом оставят нас в покое на целое поколение. А то и дольше. Так есть, так было, я говорю, нельзя и пытаться что-либо изменить.
Многие, похоже, не согласились с Оуверхолсером, но он подождал, пока ропот смолкнет.
– Двадцать три года или двадцать четыре, особой разницы нет, – продолжил он, когда установилась тишина. – В любом случае это долгий период. Долгий период мира. Возможно, вы кое-что забыли, друзья. К примеру, что дети, в принципе, та же пшеница или кукуруза. Бог пошлет новых. Я знаю, смириться с этим трудно, но так мы жили и так должны жить.
Тиан не стал ждать ответной реакции. Чем дальше они уходили по этой дороге, тем меньше оставалось у него шансов на то, что удастся их развернуть. Он поднял перышко опопанакса и воскликнул: «Послушайте, что я скажу! Послушайте меня, прошу вас!»