Высоко подняв голову, любуясь розовыми цветочками ухоженного куста боярышника, выбивавшегося из-за решетки какого-то сада, Гортензия не замечала, что происходит на улице, как вдруг внимание ее привлекли доносившиеся сзади крики.
— Сударь! Эй, сударь! Куда же вы, я ведь не сделаю вам ничего плохого!
Она обернулась и увидела Тимура, летевшего прямо на нее. За ним бежал высокий молодой брюнет, это он кричал. Гортензия подумала, что турок остановится возле нее рассказать, как он сходил в Мессажери: в то утро он относил ее письма. Но этого не произошло. Тимур ее даже не заметил. Ей пришлось быстро отойти в сторону, иначе он наскочил бы на нее.
Оба, как ветер, пронеслись мимо, один — бормоча проклятия на своем родном языке, другой — продолжая звать и увещевать. Удивленная забавным происшествием, Гортензия увидела, как они один за другим скрылись во дворе особняка Морозини, и пошла за ними, благо была совсем рядом.
Когда она вошла во двор, то заметила лишь спину турка, уже почти скрывшегося за дверью. Незнакомец, сорвав с головы элегантную шляпу, кинул ее наземь и в бешенстве принялся топтать.
— Господи, какой дурень! Ну какой дурень! — ругался он.
После недолгих колебаний он собрался было в атаку на дверь, как вдруг, заметив Гортензию, подобрал с земли шляпу, отряхнул ее и подошел с видом человека, которого застали в смешном положении.
— Извините меня, сударыня… Вы, случайно, не живете в этом доме?
— Живу. Правда, я тут только гостья…
— А-а, — явно разочарованно протянул молодой человек. — Не сочтете ли слишком бесцеремонным вопрос, кто здесь хозяин… или кто снимает этот дом?
Прежде чем ответить, Гортензия пристально на него взглянула. Элегантный темно-серый костюм, зеленый жилет. Человек молодой, лет тридцати, а какой худой! Но лицо интересное, глядя на него, даже забываешь о худобе. Под густыми черными, торчащими в разные стороны волосами чуть смуглое лицо. Глаза фавна. Дикие глаза с густыми, загнутыми вверх ресницами. Тонкие губы. Зубы ослепительной белизны. Волевой сильный подбородок. Чуть вздернутый нос, подчеркнутый тонкой полоской усов, придавал лицу вызывающий вид.
Вполне удовлетворенная осмотром, Гортензия ответила, что в особняке живет графиня Морозини, и спросила, что такого мог наделать Тимур, отчего его так преследовали.
— Абсолютно ничего, сударыня. И, откровенно говоря, боюсь, что этот славный человек понял меня неправильно. Сейчас я вам все объясню, если только соблаговолите послушать меня еще минуту. Хотя раньше осмелюсь задать вам еще один вопрос. Этот человек очень похож на турка…
— Не только похож, сударь, он и есть турок. Если не ошибаюсь, он родился у берегов Каспийского моря.
Молодой человек расцвел в улыбке, словно на него вдруг упал ласковый солнечный луч.
— Чудесно! Он-то мне и нужен!
— Вы сказали, он вам нужен? — изумилась Гортен-зия. — Но, сударь, что вы под этим подразумеваете? Это самый верный слуга графини Морозини, и она ни за что не согласится уступить его…
— О, сударыня, я так много не прошу…
— В таком случае что же вам все-таки нужно, сударь? — вдруг холодно прозвучал голос Фелисии, появившейся на ступенях. Возле нее стоял Тимур, направив на незнакомца указующий перст.
Мятая шляпа описала в воздухе дугу, достойную Великого века , а ее владелец раскланялся, как настоящий светский лев.
— Я хотел бы просить вас, сударыня, разрешить своему слуге попозировать у меня в мастерской. Если, конечно, он согласен… в чем я, увы, сомневаюсь.
— Вы художник?
— Имею честь им быть, — несколько высокомерно ответил молодой человек. — Меня зовут Эжен Делакруа.
Тучи, сгустившиеся было в прекрасных очах графини, вмиг улетучились.
— Вы автор «Ладьи Данте» и этой удивительной «Смерти Сарданапала»?
Если он и был польщен, то виду не показал, даже не улыбнулся, а поклонился снова.
— Заметив мое творчество, вы, сударыня, оказываете мне великую честь.
Фелисия рассмеялась.
— Да как же его не заметишь? Ваши картины, господин Делакруа, столь же сильны, сколь и оригинальны. Но прошу вас, зайдите в гостиную. Мне стыдно, что приходится беседовать с вами тут, во дворе.
В сопровождении Тимура, не спускавшего с незваного гостя подозрительного взгляда, все отправились в салон.
— Итак, — начала Фелисия, указав своему удивительному гостю на кресло, — вы хотели бы, чтобы Тимур позировал для вас?
— Буду просто счастлив. Я безумно интересуюсь левантинцами и, чуть только увидел вашего слугу, почувствовал, как у меня замерло сердце. Турок, настоящий турок! И где? В Париже! Я заговорил с ним, но у него ведь такой буйный нрав! Тогда я побежал за ним…
— Как настоящий преследователь! — рассмеялась Гортензия. — Вы оба неслись, будто сам дьявол летел за вами по пятам.
— И чуть было вас не сбили. Прошу прощения, сударыня, но, знаете, когда дело касается моей работы, я просто перестаю замечать, что происходит вокруг.
Как ни странно, Тимура почти не пришлось уговаривать позировать художнику. Убедившись, что намерения у незнакомца были самые что ни на есть честные, дворецкий даже возгордился от того, что его лицо будет фигурировать на одном из больших полотен, которые и принесли художнику славу или по крайней мере позволили ценить его по достоинству. Первую встречу назначили на завтра, и турок пообещал прийти к трем часам в мастерскую на набережной Вольтера, 15. После чего Делакруа поблагодарил Фелисию за любезность.
— Это я должна вас благодарить, — отвечала она. — Тимур не подает виду, но он чрезвычайно горд. Он видит в вашем приглашении признание физических и моральных качеств своих соотечественников.
— В таком случае он ошибается. Поскольку вы, сударыня, почтили своим вниманием мой скромный труд, наверное, вам известно, что мои симпатии в большей степениотданы мученической Греции, нежели Оттоманской империи. Но дело в том, что мне сейчас нужно именно такое волевое лицо… Не разрешите ли, прежде чем откланяюсь, просить вас позволить навестить этот дом еще раз?
— Конечно. Я принимаю по средам, но и в другие дни обычно после семи часов вечера бываю дома.
— Воспользуюсь вашим приглашением. И, быть может, когда-нибудь удостоюсь чести запечатлеть на полотне и ваше лицо…
— О господи, какой вы ненасытный! И в какой же роли вы собираетесь меня изобразить? Пленницей, королевской фавориткой?
— Нет. Это амплуа скорее подойдет вашей светловолосой подруге. Не знаю почему, ваше лицо вызывает у меня ассоциации с независимостью, свободой…
Художник опять церемонно раскланялся и наконец удалился. Обе подруги слушали звук его шагов по плитам в прихожей. Потом стало тихо.
— Какое счастье, что мы познакомились! — вздохнула Фелисия. — У него удивительные картины, они словно пронизаны всесокрушающей силой страсти. Их так часто критикуют… А мне по душе! И сам он под стать картинам, странный какой-то.
— А каково его происхождение? — спросила Гортензия. — Он очень похож на восточного принца.
— Восточного? Нет. Но насчет королевской крови вы не ошиблись: он незаконный сын старика Талейрана и одной красавицы из большой семьи королевского столяра. Удивительная смесь, не правда ли?
— Это вам и нравится? — улыбнулась Гортензия. — Держу пари, вы будете очень рады, если он снова придет!
— Бог мой, конечно же! Раз уж так повезло и мы встретили гения, грешно было бы закрывать перед ним дверь.
— Особенно если этот гений видит в вас олицетворение свободы! — лукаво улыбнулась Гортензия.
На этом беседа их закончилась: вернулась Ливия, посланная хозяйкой на разведку на улицу Лепелетье, в банк Гранье. Одетая зажиточной матроной, с напудренными до белизны волосами, камеристка графини Морозини полностью преобразилась. Но вести у нее оказались недобрые: двое из бывших администраторов, которых помнила Гортензия, Дидло и Жироде, отошли в мир иной. Третий, господин де Дюрвиль, вышел в отставку и уехал в Нормандию.