XVIII
День выдался солнечным, тихим. Около десяти часов утра с книгой под мышкой Павел вышел из дому. Он шел по улице и думал о Яне. Чем больше приглядывался он к ней, тем больше она ему нравилась. Павел хотел ускорить день свадьбы. Он уже несколько раз говорил ей об этом. Просил, уговаривал, рисовал ей счастливую совместную жизнь, но каждый раз получал один и тот же ответ: рановато, надо получше узнать друг друга.
Задумавшись, он не сразу обратил внимания на знакомую фигуру, показавшуюся из-за угла Дома культуры, узнав лейтенанта Черенкова, прибавил шагу.
— Юрий Васильевич, салют! — Павел поднял кверху руку и, широко улыбаясь, подошел к нему.
— О! Павел Ильич! Приветствую, приветствую. Ну как наше ничего? Все штудируем? — он кивнул на книгу, обнял Павла и, сам того не ожидая, на левом его боку, под рубашкой нащупал пистолет.
— А это что у тебя? — продолжая прижимать оружие и глядя Павлу прямо в глаза, строго спросил лейтенант. Павел вздрогнул, но тут же справившись с собой, как ни в чем не бывало ответил:
— Пистолет. Трофейный пистолет. Иду в милицию сдавать.
— Да-а? А зачем это ты привязал его под мышкой. А ну-ка, покажи. — И, не дожидаясь согласия, быстрым движением сунул руку Павлу за пазуху, отстегнул пистолет от ремня и, осмотрев, свистнул: — Гляди-ка ты, еще и бесшумный! Придется разобраться. Сам понимаешь: служба, — и Черенков, как бы извиняясь, развел руками.
— Вы... Вы что, Юрий Васильевич, серьезно?
— А ты как думал? Вполне. Не виновен — отпустим, а сейчас прошу пройти со мной. Да не вздумай шуметь, как-никак нас двое.
Павел быстро обернулся:
— Николай Спиридонович!
— Мы собственной персоной, — с веселой иронией прогудел Оллонов. — Юра, это что за игрушка у тебя в руках?
— Да вот у Павла одолжил. Говорит, шел в милицию, чтобы сдать.
— В милицию? Но она же вон где, — Оллонов показал рукой в противоположную сторону. — Тут надо уточнить.
— Вот и я об этом толкую.
— Пожалуйста! — дружелюбно улыбнулся Павел. — Уточняйте. Только это напрасная трата времени. А потом...
— Ничего не попишешь, — перебил его Оллонов, — пошли, дружок.
Через десять минут они входили в кабинет майора Марченко. Увидев подполковника Турантаева и с ним незнакомого человека в штатском, Павел наигранно улыбнулся, поздоровался.
— Айсен Антонович, что же это получается? Я как раз шел в милицию, чтобы сдать, а меня... того, Юрий Васильевич и Николай Спиридонович сюда привели.
— Кого сдать? — спокойно осведомился Турантаев.
— Вот эту штучку, — Черенков положил пистолет на стол, — только он, товарищ подполковник, почему-то шел в другую сторону. Да и пистолет был спрятан.
— Замечтался, вот и шел, — поспешил пояснить Павел.
— Занятная вещичка. Даже с трубой! Борис Иванович, поглядите-ка, — обратился Турантаев к человеку в штатском. Потом он повернулся к Орешкину. — И вы, Павел Ильич, разумеется возмутились, что вас задержали?
— Да нет, почему же? Я понимаю: они на службе, — Павел поочередно взглянул на Оллонова и Черенкова. — У меня к ним претензий нет...
— И очень хорошо, что нет.
— Но я хотел бы сразу внести ясность и положить конец этой истории... — начал было Павел.
— Не беспокойтесь. Уверяю вас: разберемся. А пока присядьте, — Турантаев показал на диван. — Я скоро освобожусь и мы поговорим. — Он положил в ящик стола пистолет и склонился над какими-то документами.
Павел с независимым видом опустился на предложенное место и, чуть склонив набок голову, стал ждать.
Однако Турантаев с беседой как будто не спешил. Он медленно, даже слишком медленно, как думалось Павлу, читая документы, подписывал их и, казалось, о его присутствии совершенно забыл. На самом же деле, возясь с бумагами, подполковник думал именно о нем. Он горел желанием немедленно приступить к допросу, как можно скорее выяснить интересующие чекистов вопросы, но не начинал беседы, давая понять задержанному, что тот его мало интересует.
В это же самое время майор Марченко в присутствии хозяев квартиры и двух комсомольцев, приглашенных в качестве понятых, производил обыск и осмотр личных вещей Павла.
Просматривая вещи и отбирая те из них, что заслуживали внимания, он то и дело встречался взглядом с убитой горем Яной. Она стояла тут же, скрестив на груди руки, не в состоянии осмыслить происшедшее.
Закончив осмотр и обыск, Марченко оформил протокол и, сложив вещи в принадлежащий Павлу небольшой чемодан, извинился перед хозяевами, направился к выходу. Когда он уже спускался по лестнице, его окликнула Яна.
— Иван Петрович! Подождите... — простонала она. — Умоляю вас, скажите, что все это значит? Что произошло? — голос ее срывался и дрожал, на ресницах сверкали слезы.
— Яна, успокойся, — Марченко взял ее за локоть, — и умолять меня не надо. Я тебе все расскажу. И там бы рассказал, в квартире, но, посторонние... Успокойся и крепись.
— Скажите, Паша что-нибудь... натворил? Провинился в чем?
Марченко покачал головой.
— Тогда как это все понимать?
— Видишь ли, Яна, — Марченко крепко сжал ее локоть, — это вовсе не Павел...
— Как?! — вскрикнула она и попятилась назад. — Я... я ослышалась?
— Нет, ты не ослышалась. Это действительно не Павел. Это совсем другой человек. Это враг, шпион, засланный к нам с документами настоящего Павла...
— О-о! — застонала Яна, сжала виски и бросилась наверх.
Марченко опешил. Правильно ли он поступил, рассказав ей? Не рано ли? Что же делать? Потоптавшись некоторое время на месте, он решительно повернул обратно.
— Где Яна? — спросил он у Марии Кондратьевны. Та молча показала на дверь.
— Пойдемте к ней вместе, — попросил Марченко. — Мне надо поговорить с вами обеими. Так вышло. Я вам сейчас все расскажу.
Марченко подошел к кровати, где, уткнувшись в подушку, лежала Яна. Он легонько взял ее за плечо, присел с краю.
— Яна, не надо так. Успокойся. Будь умницей, — начал он. — Вот так, хорошо. Теперь вытри слезы, возьми себя в руки и послушай, что я вам сейчас расскажу... — и Марченко рассказал все, что ему было известно об этой истории, и о том, что случилось с настоящим Павлом.
— Поэтому-то вы, Иван Петрович, и отговаривали меня? — несколько оправившись, вспомнила девушка. — Но почему... почему вы не сказали сразу... в тот раз?!
— В тот раз у нас еще не было полной уверенности.
Посидев еще несколько минут и кое-как успокоив женщин, майор ушел.
Турантаев неторопливо собрал документы, положил их в сейф, прошел к окну, открыл форточку и, постояв с минуту, обернулся к задержанному.
— Ну вот, а теперь можно и потолковать.
— А что тут толковать? О чем? Все ясно...
— И все же, — Турантаев жестом руки остановил Павла, — кое о чем придется поговорить. Кстати, Борис Иванович, — обратился он к молча сидевшему штатскому, — можете познакомиться: это племянник главного инженера Орешкина...
— Позволь, позволь, Айсен Антонович, что ты говоришь? Какой племянник? Я же недавно из Германии, был в американском секторе Берлина и не позже, как полмесяца тому назад, лично разговаривал с Павлом Орешкиным. Его там...
В глубине встревоженных глаз задержанного на мгновение вспыхнула лютая ненависть, но губы его расплылись в расслабленной улыбке:
— Вы шутите, конечно. Не знаю, как вас...
— Это министр Госбезопасности республики полковник Вагин. Был советником в Германии, а недавно получил назначение к нам.
— Какие могут быть шутки? — возобновил прерванный разговор министр. — Смею заверить, он очень похож на вас.
— Но как же, товарищ полковник...
— Какой я вам «товарищ»? Волк нам не товарищ.
— К-ка-кой волк? Я ничего не понимаю! Что вы от меня хотите?
— Это вы бросьте. Все вы прекрасно понимаете. А хотим мы немногого. Коль так уж случилось, что один Павел Орешкин в Германии, а другой — здесь, в Северогорске, хотелось бы узнать, кто же из них все-таки настоящий.