— Спасибо тебе, — вдруг сказал Айдар.
— За что? — Лёша откинул одеяло. У обнаженной груди лежал голый младенец в самодельном подгузнике из тряпок и сладко посасывал сосок. Останавливался, засыпал, неожиданно вздрагивал и опять пил молоко.
— Я растерялся. Забыл, что она человеком рождена, что метку можно вырезать. А ты не растерялся.
— На то я и альфа, — Лёша смотрел на окровавленную повязку на ключице жены.
— Видимо, правду говорят про тот замок, что Заклятский нашел. Маша там побывала, регенерация отменная, — шептала Карина, боясь разбудить довольного Вовчика, который во сне вдруг улыбнулся, приведя отца в полный восторг. Это как знак, что теперь всё хорошо.
Лёша откинул полотенце и лег к семье, прижался к жене, заключил в объятия, пропихнул руку под её тонкой шеей, на которой не осталось следов насилия. Пальцами стал гладить нежные волосики новорожденного сына. Это его первенец, его маленькая копия, названный в честь деда, пусть и дерзкого, но очень сильного волка. И будет этот мальчик воспитываться в любви, как в своё время воспитывался Лёша.
Алексей положил одеяло между своим возбудившимся членом и выпуклой попкой жены. Он будет воздерживаться, пока всё не уладится.
На душе наступил покой. Сердце умиротворилось. Альфа закрыл глаза, вдыхая аромат любимой женщины, и уснул крепким сном.
***
Лень вставать — это не про Лёшу. Но в это утро всё было по-другому. Он проснулся. Потрогал рукой кровать рядом, Маняши с Вовчиком не было. Сосредоточился, ничего не угрожает его семье. Надо было вставать, но тело после длительного напряжения болело приятно, словно после долгого бега. Глаза слипшиеся с трудом разомкнул.
Весна ранняя вся морозами обвенчалась, а потом резкое тепло пришло. Солнце яркое нагревало сквозь окно комнатку, заливало золотым светом деревянные стены, и блестели на свежих досках потолка янтарные капли проступившей смолы.
Боец сделал вдох и вскочил с кровати, закрутил плечами. Что угодно он мог думать о своей тёще, но вещи его были постираны, высушены и поглажены. Черные джинсы, темная толстовка и трусы с носками аккуратно висели на спинке стула у письменного стола.
Именно поэтому, когда Лёша вышел из комнаты в зал, подошел к суетливой хозяйке дома, что топила печь, и, чмокнув её в щеку, поздоровался:
— Доброе утро, мам.
Ему самому стало приятно, что можно вот так вот сказать важное для каждого слово. Пусть не родная для него, но для Маши семья.
— Доброе утро, сынок, — не смутившись поцелую, кивнула тёща. — Яичницу с беконом будешь?
— Буду. А Маша где?
— В сад пошла с Вовой.
— А батя?
— На работе, дети в садике. Друзья твои картошку с маринованными грибами едят.
Алексей своих волков сразу учуял. Показался из-за печки, они в почтении привстали, хотя Федя не очень-то хотел отрываться от грибов. Оба как с обложки бизнес-журнала. Санька — экономист в синем брючном деловом костюме, Фёдор — представитель исполнительной власти, тоже весь с иголочки. Молодые, красивые, глаза темные сверкают. Пододвинули к краю стола две красные коробочки с ювелирными изделиями.
— Она меня не узнала, — шептала Санька, когда альфа рассматривал подарки.
Витая цепочка из светло-желтого золота, на ней птичка с распростёртыми крыльями. Лёше даже самому приятно стало, что такая красота будет блистать на его любимой жене. И серьги с белыми камнями, небольшие, но очень симпатичные, тоже понравились.
Лёша нагнулся, вглядываясь через окно на двор дома.
— Вы мне машину пригнали, какие заботливые, — усмехнулся он.
— Это моя машина, — очень тихо буркнула Саша, уткнувшись в свою тарелку.
— Твоя голубая рядом стоит, на ней вернешься. Ключи, документы на стол положи.
Александра покорно полезла в сумочку. Альфе не откажешь. Она для себя этот мощный черный внедорожник подбирала, целую неделю угрохала, чтобы выбрать. Но Алёшка все возместит, только и трескотни за прошедшие шесть часов среди бухгалтеров и финансистов стаи, что на альфа-счет поступила какая-то заоблачная сумма из Швейцарских банков. Так что кому-кому, а Воеву джип можно спокойно отдавать.
— Грибочки класс, — одобрил Лёша, выловил в Фединой тарелку пару чёрных груздей. — За такие и высшую математику не жалко сделать.
— А я о чём, — жевал довольный Фёдор, прикрыв от удовольствия глаза.
— Сейчас вернусь, — пообещал Лёша и поспешил в сад.
Плодовые деревья были выкрашены белой известкой. На некоторых под лучами яркого солнца уже набухали почки, проклёвывались листья. Снег лежал, местами даже сугробами, а между деревьев тропкой трава прошлогодняя, мокрая и пожухлая.