– Да, но уличная была снаружи заперта на замок, – возразил Костя, – а кухонная – на задвижку изнутри…
– И, кстати сказать, обе сгорели. Поди, разберись – действительно они были заперты? Замок? Ну, замок нашли обгорелый, замкнут на два оборота, колечки с пробоями целы на дужке – все вроде бы честь честью. Так ведь не обязательно же взламывать именно замок, можно (да, пожалуй, это и легче) просто выдернуть пробой вместе с замком… Это раз. Через слуховое окно можно проникнуть в дом, через чердак, это – два. Я, имей в виду, не утверждаю ничего, я только догадки строю, предположения, так сказать…
– Ну, хорошо, допустим. В дверь, через чердак – черт с ним! Это, в конце концов, сейчас не главное… – Костя потер кончиками пальцев лоб. – Главное – цель. Не грабеж. Не уничтожение завещания. Не месть. У всех подозреваемых – алиби железные… Может, скажете, тут и вообще человека не было?
– Одна «Черная магия»? – добродушно подковырнул Максим Петрович. – Нет, человек-то, разумеется, был, да очень уж какой-то чудной… Ну, ты сам посуди: явно шел убивать, а с чем? С каменюкой! Да ведь это ж смех! Будто первобытные времена какие… Нет, Константин Андреич, тут что-то, как говорится, типичное не то. Виктор Иваныч, конечно, стремится поскорей дело закрыть, закончить. Это понятно. Но как же его заканчивать, когда оно, собственно, еще и не начиналось? Что мы имеем неясного? Все! А что знаем? Да ничегошеньки. Что, скажешь, нет? Но самое-то главное, позволь тебя спросить – какого лешего мы тут с тобой за кугуш-кабанскую милицию голову ломаем? Слава богу, своих забот хватает… С одной Извалихой голова кругом идет!
И Максим Петрович, энергичным взмахом руки как бы отсекая от себя запутанное, темное мязинское дело, пошел снова разглядывать устройство ветродвигателя, достал записную книжку, принялся что-то чертить, высчитывать…
– Нуте-с, – бормотал он, мусоля кончик карандаша. – Четыре стояка дубовых… листового железа… Не бог знает что, вполне реально, достанем… Насос вот только… Единственная, пожалуй, сложность… Ну, так неужто ж совхозные мастерские не помогут? Оплачу, сколько там будет стоить, что ж такое…
Он так увлекся своими соображениями, так углубился в расчеты, что даже вздрогнул, когда Костя вдруг окликнул его.
– Ты что? – закладывая записную книжку карандашиком, рассеянно поглядел Максим Петрович на Костю.
– Да вот насчет этого… Как хотите, Максим Петрович, а я почему-то уверен, что тут именно с окном связано. Келелейкин…
– Тьфу ты, пропасть! Опять Келелейкин! Прямо-таки загипнотизировал он вас этим окном! – Максим Петрович нехотя сунул записную книжку в карман. – Ты же ведь десять минут назад сам сказал, что не в окне дело, что цель – главное. А сейчас – мочало, начинай сначала, – опять окошко!
– Я понимаю – цель… – смущенно сказал Костя. – Но ведь когда мы о ней говорим, о цели этой, то почему-то перебираем в уме все тех же: Гелия, родню, всяких там Писляков, ну то есть тех, что на Витькиных карточках значатся… А если это не так? Если это еще кто-то, кто не попал в баранниковскую картотеку?
– В том-то, брат, и дело, что мы решительно ничего пока не знаем.
– Ну, это вы, пожалуй, слишком…
– А ничего не слишком. Вот, изволь: «Магдалина» эта самая. Раскопали в головешках кусочки от складенька и уверились, что картина сгорела. Ан, может, сгорел-то один лишь футляр, а самоё «Магдалину» предварительно вынули оттуда…
– А как же пепел? Остатки сгоревшей ткани, холста?
– Фу, боже ты мой! Пепел! А от «Магдалины» он? Дальше: Мировицкий этот… Эк вы как его прытко в святые определили! Причины самоубийства неизвестны, сам факт еще нисколько не говорит о невиновности Мировицкого. Как-никак – бывший поп. И тоже, кажется, какой-то доморощенный изобретатель, вроде Мязина. Их взаимоотношения – вода темная. Тут и зависть могла быть профессиональная, и какая-нибудь тайная вражда… Копался Виктор Иваныч в этом вопросе? Нет. Сразу его со счетов смахнул…
Костя изумленно таращил глаза на разошедшегося друга: такого юного задора, такого темперамента он в нем и не подозревал.
– Камень этот, наконец… Э, да что говорить! – с досадой оборвал Максим Петрович. – С этим делом еще работать да работать!
– Да, конечно, многое туманно, – согласился Костя, – но…
– Многое! – насмешливо перебил его Максим Петрович. – Не многое, а все!. Решительно все! Вот, например, это ты как объяснишь?