— Явились наконец! — рявкнул он, да так громко, что даже сидящие рядом с Лехой люди испуганно переглянулись.
— Ты чего орешь? — цыкнули на него, но Костолом взглянул так, что у всех дыхание перехватило.
Леха и Костолом побежали к перрону. У одного из вагонов прибывшего поезда они заметили людей, выгружавших большие сумки. Подхватив сумки, цыгане направились в камеру хранения. Леха и Костолом следили за ними. Но когда дело было уже на мази, Пернатый, обернувшись, вдруг заметил Костолома, и, хотя пути их никогда не пересекались, цыган откровенно заволновался. Обернувшись к своему спутнику, молодому парню с плутоватыми глазами, Пернатый сказал:
— Нечисто здесь, оставлять «товар» не будем. Опасно.
— Что делать, Леха? — прошептал Костолом. — Засек он меня, уйдет «товар». Что я Седому скажу?
— Тут и справимся, — ответил Леха.
Костолом в несколько прыжков настиг Пернатого (и откуда только такая прыть взялась?) и с размаху всадил ему нож в горло. Тот и крикнуть не успел. Леха посадил на нож второго, молодого цыгана. Все было кончено в мгновение ока. Костолом и Леха подхватили сумки с «товаром» и направились к выходу. Взяли такси и укатили. Цыган, оставшийся в машине, терпеливо ждал своих приятелей. Их все не было. Он кинулся к перрону, но никого там не застал. Побежал в камеру хранения и — увидел трупы. Цыган побежал к своей машине и помчался на квартиру, где жили рома. Первым он увидел Митю, которому в нескольких словах рассказал о том, что произошло на вокзале.
«Теперь будет кровавая бойня, — подумал Митя. — Седой — а это его рук дело — сам заварил эту кашу. Теперь уж цыгане от него не отстанут, и я не смогу ему ничем помочь…»
Тотчас собрались на сходку. Дело нужно было решать немедленно. Не дав разгореться страстям, Митя заговорил сам:
— Вы, может быть, и не станете меня слушать, но я хочу сказать. Тут дело такое, что вы без меня не обойдетесь. Либо большая кровь и потеря «товара», либо я сам решу это. Не ожидал я, что Седой влезет. За смерть Бати он мстит. И понять его можно.
— Не трогали мы Батю! — закричали цыгане. — Сам умер.
— Это как сказать, — продолжил Митя. — Грубо вы с ним обошлись. И Седому это не понравилось.
— Да кто такой этот твой Седой, чтобы с ним так долго возиться? Уберем его — и все.
— И пикнуть не успеет.
— Ромалэ, собирайтесь!
— Найдем его!
— Потише, ромалэ, потише, — успокаивал собравшихся Митя, — криками дело не поправить. Я найду Седого и все сделаю сам. И «товар» верну. Поверьте мне, я никогда вас не подводил.
— Ладно, иди, — сказали Мите, — последний раз тебе верим. Не сделаешь, своей головой ответишь.
И Митя ушел…
Седой и Леха сидели за столом и пили водку. Пили неторопливо, капля за каплей. Возле стола стояли сумки с «товаром». Условный звонок в дверь поднял их с места.
— Глянь-ка, — приказал Седой Лехе, — что там за гости?
Леха выглянул.
— Митя там, — обернувшись к Седому, сказал он, — открывать?
— Открой, — кивнул Седой.
Митя вошел. Поздоровался и, не дожидаясь приглашения, присел к столу.
— Ну что, Седой, доигрался? — спросил Митя, и его необычно резкий голос, будто вывел Седого из забытья. Он поднял опущенную голову и в упор взглянул на Митю, но ничего не сказал.
— Мститель, Робин Гуд, — продолжал Митя, — хотя ты, наверное, и не знаешь такого? Крови большой захотелось? Что ж, теперь ты ее получишь, а заодно и свою голову наконец-то отдашь. Ни за что. «Ромашки» позаботятся об этом, и никакая сила тебя не спасет. Зачем тебе травка понадобилась? Ты что, покуривать начал?
— Спаситель явился, — улыбнулся Седой, — и сразу стал проповеди читать. О душе моей заботится. А кто тебя звал сюда? Разве я тебя приглашал?
— Ладно, Седой, шутки закончились, начинаются будни. Хочешь говорить серьезно, говори, а не хочешь — я скажу.
— Что же ты хочешь мне сказать, Митя? — спросил Седой. — Или ты «в законе»? Что-то я такого не слыхал. Ты слышал о таком человеке, Леха?
Леха молчал. Он знал, что ничего хорошего этот разговор не сулит.
— Отдай траву цыганам и беги из города, я попридержу «ромашек». Дам тебе время, чтобы уйти. — Митя нервно сжал пальцы в кулак и пристукнул им по столу.
Седой приподнялся.
— Конечно, любить никого нельзя, ни мужчин, ни женщин, — сказал Седой, — я это давно шкурой почувствовал. И те и другие предают. А мы с тобой, Митя, вроде бы корешами старинными были… Но, вишь, как оборачивается! Значит, интересы столкнулись. Поворот! И твой навар пропадает?