Ничто больше не волновало ее. Мир сразу потускнел. Ружа жила как бы по инерции. Сначала она очень переживала свое отторжение от цыган, то отлучение, которому они ее подвергли, но потом и эта боль утихла. Какая-то невидимая тяжесть стала гнуть ее к земле. Люди проходили перед взглядом Ружи бесцветными тенями, и глаза ее оживали лишь тогда, когда она была наедине с маленькой Рубинтой. Дочка удерживала ее среди живых, не давая окончательно уйти от мира. Правда, было нечто еще, дававшее ей силы жить. В памяти Ружи иногда возникало лицо Мити — скорбное лицо человека, собственной судьбой расплачивавшегося за горечь, которую ему причинили другие люди. Страдания Мити были понятны и близки ей, и потому он привлекал Ружу. От цыган она узнала, почему Митя пришел в табор, и все, что происходило с ним дальше. Узнала и историю, связанную с Седым. И то, что Митя не предал, не подставил своего друга, только укрепило ее веру в этого человека. И, сама того не желая, она полюбила Митю и стала разыскивать его. Это было сложным и бесполезным занятием: найти человека — песчинку — в большом городе, тем более что Ружа плохо ориентировалась в Москве. И тогда она решила прибегнуть к помощи Рубинты.
— Скажи мне, доченька, — спросила она у девочки, — где может быть человек, которого я ищу? Ты ведь знаешь, о ком я тебя спрашиваю?
— Знаю, мама, — ответила Рубинта. — Его зовут Митя. Этот человек интересует тебя?
— Да, он! Ты скажешь мне, где я смогу отыскать Митю? Может быть, цыгане убили его, или он погиб от другой руки?
— Нет, мама, он жив!
— И ты знаешь, где он? — спросила Ружа. — Скажи мне.
Она посмотрела на Рубинту и увидела, как глаза девочки расширились, словно от напряжения (так всегда было, когда она предсказывала что-то), потом Рубинта как бы заглянула в пространство, выбирая из него только то, что ей одной было необходимо, и, помолчав немного, сказала:
— Большая река, одетая в камень, течет среди каменных домов. И большой дом стоит у реки, а вокруг него площадь, усаженная деревьями. И там есть скамейки, а на одной из них сидит тот человек, которого ты ищешь.
— Как же я найду этот дом и эту площадь? — спросила Ружа.
— Там собираются люди, которые рисуют картины, — сказала Рубинта, и Ружа поняла, где это место.
Когда она появилась возле лавочки, на которой сидел Митя, тот даже привстал от неожиданности.
— Ты здесь? Как ты меня нашла?
— Это все Рубинта, — сказала Ружа. — Ты ведь веришь в то, что она может сделать все?
— Верю, — ответил Митя, и, помедлив, добавил: — Тебя прислали рома что-то передать для меня?
— Нет, Митя, — ответила Ружа. — Никто меня не присылал. Я сама искала тебя. Цыгане не знают, где ты. Хотя, я думаю, ты можешь вернуться к ним. Все потеряло свой смысл. И Седого больше нет. Умер Седой.
— Откуда ты знаешь? — спросил ошеломленный Митя.
— У цыган везде свои люди. В тюрьме Седой умер. А те, которые были с ним в деле, убиты нашими. Так что все кончено, и ты никому не причинил зла: ни своему другу, ни цыганам. Твоя душа чиста перед всеми.
— Нет у меня больше души, Ружа, — сказал Митя, — пусто внутри. Все перегорело, и осталась одна пустота. Большую цену заплатил я за свою веру. А за любовь к женщине заплатил еще большую цену. И не стало у меня сердца. Холод один внутри, и никак я не могу согреться.
— Куда же ты пойдешь, Митя?
Он не ответил, и Ружа поняла, что идти ему некуда. В глазах у него была такая пустота, что цыганка ужаснулась. Словно живой мертвец стоял перед ней. Но почему-то этот человек становился ей все ближе и ближе, может быть, потому, что она, пережив многое, была в состоянии понять его.
— Пойдем со мной, — сказала Ружа, и Митя подчинился ей.
Ружа поселила Митю на одной из московских окраин в старом деревянном доме, чудом уцелевшем после всех передряг и нововведений. Вокруг дыбились стандартные блочные громады, суетился народ, а здесь, словно в другом мире, было спокойно и тихо. И даже небольшой сад сохранился, не вырубили. С незапамятных времен обитала в доме старая цыганка, и никто уже не мог сказать, когда она здесь поселилась. Старуха не докучала вопросами, но по ее проницательным глазам было видно, что она все понимает и все чувствует. Она бесшумно скользила по дому, занимаясь своими делами, но всегда Митя чувствовал ее колючий взгляд, в котором не было зла, а только бесконечное всеведение. Многое она повидала, очень многое! И если бы рассказала о своей жизни, можно было бы огромную книгу написать, но старуха молчала, словно владела какой-то одной ей известной тайной, которую никому не собиралась открывать. Митя и не допытывался. Он все время жил прошлым, это была самая мучительная жизнь, какую только можно себе представить. И вот однажды старуха разговорилась.