И они расстались…
Где-то в середине ночи раздался стук в дверь. Старуха поднялась и пошла открывать, но никого не было, и потому, когда стук повторился, пхури уже не вставала. Митя открыл глаза и увидел человека. Он удивился: как же гость мог проникнуть, ведь дверь заперта? Но человек был уже возле его постели.
— Вставай, Митя, — сказал ночной гость, — давай-ка выпьем.
И, подчиняясь его воле, Митя послушно достал две рюмки и бутылку коньяка. Разлили коньяк по рюмкам.
— Не надо тоста, — услышал он голос. — Выпьем за то, чтобы не сойти с ума и устоять в море одиночества.
И, словно завороженный, Митя поднял рюмку и мгновенно, будто лекарство, выпил ее.
— Что же ты не пьешь? — спросил Митя.
Ответа не было. И в комнате никого не было. Время текло в никуда. Пустота окружала дом. Но эта пустота казалось одушевленной, в ней, невидимые и неслышимые, существовали какие-то странные образы, живущие своей неповторимой жизнью.
Митя закрыл глаза и услышал негромкий разговор.
— Никогда мне не получить того, что положено по праву. — Это был его голос.
— О каком праве ты говоришь, если у нас были разные жизни? — Это был голос Седого. — Я был рабом и пытался освободиться.
— Зачем же ты убивал, Седой?
— Иначе бы убили меня…
Митя хотел еще что-то спросить, но видение исчезло. И вместо Седого он увидел оскаленную морду волка, изготовившегося к прыжку. Митя отпрянул. И — открыл глаза. Вокруг была пустота… Митя кинулся в соседнюю комнату, где спала старуха.
— Вставай, пхури, вставай, — потряс он ее обеими руками.
— Что, что такое? — испуганно вскочила старуха. — Ты не в себе, Митя.
— Что-то со мной неладное происходит. Помоги мне.
— Скажи мне, в чем дело?
— Мерещится всякое.
— Это душа твоя Бога призывает и вину за собой чувствует.
— Какая за мной вина? — спросил Митя. — Если только в том, что жил я.
Старуха достала с полки какое-то снадобье и дала ему выпить, после чего Митя спокойно уснул. Утром все его прошлое беспокойство как рукой сняло.
— Я тебе не советчик, Митя, — сказала ему гадалка, — но уехал бы ты к цыганам, пожил бы там, успокоился… А потом, если захочешь, когда все поутихнет, может, и в город вернешься.
— Мертвые за мной по пятам ходят, пхури, — ответил Митя, — к себе зовут. Видно, не жилец я на этом свете?
— Да что ты, мой золотой, что ты говоришь? Ты еще и жизнь-то не начинал. Прошлое убей, откинь его. Проведи рукой — и его не станет, а потом все сначала начни.
Она раскинула карты: Мите выпадала дорога. Потом они спокойно попили чаю, и Митя отправился на вокзал. Когда Ружа пришла к старухе, та сказала ей, что Митя уехал к цыганам. И Ружа отправилась за ним следом…
Глава 16
Поиски прошлого
Старая цыганка говорила спокойно, не повышая голоса. Митя слушал ее и чувствовал, как душа его смиряется с тем, что есть, — другого ему не надо, и жизнь его — не прошлое, а то, что он видит вокруг себя. И он все глубже погружался в природу, убаюкиваемый ее звуками и тихим голосом пхури…
— В балагане мы живем, морэ, — говорила старуха. — Судя по тому, что знаю о тебе, думаю я, в прошлой своей жизни ты был женщиной. Мягкое у тебя сердце, и душа не любую тяжесть может выдержать. Есть такие, что все стерпят, как бы их судьба ни крутила, а ты гнешься. Приходил ты на землю в одна тысяча двести семьдесят пятом году. Мало времени прошло с тех пор, всего-то семьсот шестнадцать лет. Что это для земли? Чепуха, малость! Не было у тебя никогда учителя, кроме вора, которого уже нет на земле.
Митя удивился прозорливости старухи, но перебивать не стал.
А она продолжала:
— Рабов много на земле, и ты как раб поступаешь. А женщина — подавно раба, из мужского ребра вышла. В прошлом рождении своем ты был на Востоке, в Индии был. Там, откуда цыганские племена вышли. Какие там были царства! Роскошь и нищета, безумие царей и рабская покорность тех, кто желал лишь куска хлеба. Этим несчастным и их детям всегда была уготовлена участь рабов. Там было столько таинственного, что до сих пор еще люди в недоумении. Там было легко впасть в безумие, которое помогает стать провидцем. Это был великий балаган, морэ. И ты жил среди всего этого, оттого душа твоя и хочет вспомнить о чем-то, а сердце не дает. Это все равно что против природы идти. Она хочет одного, а человеческий разум, хотя он и составная часть природы, всегда указывает на другое. И они борются друг с другом, и нет конца этой борьбе…