Михай на мгновение задумался.
— Земля с каждым днем все меньше, ромалэ, — сказал он, — мир надвигается на нас, становится зримым, и мы можем его хорошо рассмотреть. Чужаки, конечно, разные и не все несут беду. Чаще всего беду несет то, чего не знаешь. Если же у тебя хорошее зрение, то всегда можно увидеть, кто перед тобой!
— Это так, — сказал Вася, — ты хорошо говоришь, дадо.
— Нет, — вскричал Тари, — я с этим не согласен. Они все нас ненавидят.
— В тебе таборная кровь перекипает, — ответил ему старик. — Это хорошо, что ты все чужое от себя отстраняешь, так сердцу спокойнее, но жизнь разная, как и люди. А потому надо к ней приглядываться.
— Пока будешь приглядываться, смерть тебя настигнет. — Тари ухмыльнулся. — Сколько наших погибло от того, что вовремя за нож не взялись. Будто вы и не знаете, ромалэ?
Михай кивнул.
— Это так, — сказал он, — но не всегда. Самозащита — удел слабого человека, иногда это его ответ на то, что он не в состоянии был раньше понять. Сильный раньше осознает, что ему надо делать. Конечно, подобное прозрение может притупить его чувства, но это совсем не значит, что он проиграл.
— Я тебя уважаю, Михай, — сказал Тари, — за тобой опыт, но война с чужаками — война без победителей. Это — взаимоуничтожение! Все начинается с нуля: кто-то не так сказал, не так понял, а в результате — тот же путь к смерти. Только в каждом случае он разный. Очертания его другие. А результат от этого не меняется.
Их разговор был прерван громким криком:
— Гаджё в таборе! Гаджё в таборе!
— Что там еще случилось? — спокойно сказал Михай и не торопясь двинулся в ту сторону, откуда раздавались крики…
Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, окруженный толпой кричащих цыганок, и, опустив голову, упрямо смотрел себе под ноги. Это был высокий сухощавый блондин с длинными и, как видно, сильными руками, в которых он держал кепку, постоянно перебирая ее, словно четки. Когда он изредка поднимал голову, все видели, что в лице его нет испуга, только любопытство, вызванное той необычной обстановкой, в которую он попал. И еще глаза его выражали удивление: вот, мол, пришел в гости, а тут такой шум!
Михай подходил все ближе, и цыгане расступались. Он шел напряженно раздумывая: «Что нужно этому чужаку в таборе? Зачем он явился к нам в столь неурочный час? К добру ли это?»
Но не пристало тому, кто должен вынести решение, делиться своими мыслями с остальными, он должен все обдумать наедине с собой и только потом что-то сказать.
«А может, его послали разузнать о том, что случилось в таборе, почему смута идет? Нет, не похоже. Какая-то растерянность в нем и одновременно спокойствие. Наверное, это беглец!»
Михай остановился в двух шагах от пришельца. В наступившей тишине резко прозвучали его слова:
— Кто ты, чужак, и что тебе надо от нас?
— Заблудился я, — ответил пришелец.
— Что ж, — сказал Михай, — гостям мы всегда рады, погрейся у костра, поешь и отдохни, а завтра мы поговорим.
И он кивнул двум старым цыганкам, которые провели чужака к ближайшему костру, усадили возле огня и подали ему пищу. Чужак ел жадно, не отвлекаясь, было видно, что он голоден. Свет костра освещал фигуру и лицо пришельца, его разорванную в нескольких местах рубаху, помятые брюки и седину, как ни странно, хорошо различимую в густых светлых волосах.
— Дайте ему бравинты[4], — приказал Михай, и старухи послушно выполнили его волю.
Чужак с благодарностью принял кружку с водкой и залпом выпил ее.
Рассвет надвигался на лес, стирая с деревьев последние остатки темных красок. Михай присел рядом с чужаком.
— Смотрю, крест носишь? Православный?
— Верую, — ответил чужак. — Да ты, старик, не бойся, не со злом я явился. Сам от беды ухожу. Ищут меня!
— Душу загубил? — Михай смотрел на чужака в упор, но тот не дрогнул и не отвел взгляда.
— Душу? — Чужак помедлил немного, словно примеряясь к тому, что сказал Михай, и повторил: — Душу? Как тебе сказать, старик, души, они ведь разные бывают: за одну загубленную потом весь век молиться будешь, а другую и вспомнить не захочется. Ты же говорил мне, чтобы я отдохнул… Что же сразу с вопросами лезешь? Дай мне прийти в себя.
— Значит, убил все-таки? — спросил Михай.
— Убил, — ответил ему чужак, — потому и ищут меня, что убил. А разбираться они не будут, разве ты не знаешь — какой суд? Неправый у нас суд!