Гулко и коротко ударил выстрел. Оглушило.
Девушка, пошатнувшись, падала на него.
Не поддержал ее, отскочил в сторону, не опуская револьвера. Голова ее глухо стукнулась о пол.
Пристально вгляделся в лицо убитой и увидев, что это - не Люська, замер в удивлении и непонятной тревоге.
А в комнате, которую только что пробежал Ванька, послышался заглушенный женский крик и два выстрела один за другим.
А Ванька все стоял с револьвером в протянутой руке и тревога не проходила.
Но вот послышался голос Славушки:
- Ванька! Чорт! Хрять надо. Шухер!
Ванька очнулся. Выбежал из комнаты, столкнулся со Славушкою.
У того дрожали руки и даже усы:
- Шухер! Хрять!
Славушка побежал на цыпочках, задел ногою, нечаянно, лежащую на полу, свернувшуюся жалким клубком женщину.
Ванька бросился за ним.
Слышал, как хлопнула дверь.
В темном коридоре не сразу нашел выход.
Забыл расположение квартиры.
Слышал откуда-то заглушенный шум.
"Шухер!" - вспомнил Славушкин испуганный шопот.
Тоскливо заныло под ложечкою и зачесалась голова.
Тихо открыл дверь на лестницу и сразу гулко ударил в уши шум снизу. Даже слышались отдельные слова:
- Идем! Чорт! Веди! Где был? В какой квартире? - кричал незнакомый злой голос.
И в ответ ясно разобрал Славушкино бормотание.
"Сгорел", - подумал о Славушке.
Отступил назад в квартиру и захлопнул дверь.
Прошел мимо одного трупа к другому.
Не смотрел на убитую.
Только зачем-то снял шапку и бросил на подоконник.
Со двора несся неясный шум. Потом отчетливый голос:
- В семнадцатом номере... Один еще там...
Ванька поспешно отошел от окна.
А в дверь, что с лестницы - стучали.
В несколько рук, торопливо, беспрерывно.
И крики, удаленные комнатами и закрытыми дверями, казались особенно грозными.
- Отворяй, дьявол!
- Эй, отвори, говорят! Э-эй!
И вдруг, откуда-то, со двора или с лестницы - прерывистый умоляющий крик:
- Православ-ные!.. У-у-у!.. А-а-а!.. Право-слав...
Оборвался...
И когда затих, оборвался, этот жутким стоном пронесшийся крик, - понял Ванька, - кричал Славушка.
Вспомнились вчерашние Славушкины слова: "Убивают на месте".
Опять ощутил боль под ложечкою. И задрожали колени.
Вынул из кармана револьвер.
Положил на пол за дверью.
Робкая надежда была:
"Без оружия, может, не убьют".
--------------
ГЛАВА ПЯТАЯ.
А в дверь все стучали.
Уже не кулаками - тяжелым чем-то.
Трещала дверь.
"Ворвутся - хуже", - тоскливо подумал Ванька.
Вспомнил, что засыпаясь надо быть спокойным.
Не грубым, не нахальным, но не надо бояться.
По крайней мере не доказывать видом, что боишься.
Ломтев еще учил: "Взял, мол, и веди. Не прошло и не надо".
Подумав так - успокоился на мгновение.
Подошел к двери, повернул круглую ручку французского замка.
В распахнувшуюся дверь ворвались, оттеснив Ваньку, люди.
Кричали, схватили.
- Даюсь! Берите! - крикнул Ванька. Не бей, братцы, только!
- Не бей? А-а-а! Не бей?
- А вы людей убивать, сволочи?
- Не бей?
- Ага!
- Не бей?
Глушили голоса. Теребили, крепко впившиеся в плечи, в грудь, руки.
А потом - тяжелый удар сзади, повыше уха.
Зашумело в ушах. Крики словно отдалились.
Вели, после, по лестнице с заложенными за спину руками.
Толкали. Шли толпою, обступив тесным кольцом.
Каждое мгновение натыкался то на чью-нибудь спину, то на плечо.
Ругались...
Ругань успокаивала. Скорее остынут!
Когда вывели во двор, запруженный народом, увидел Ванька лежащего, головою в лужу, с одеждою, задранной на лицо, Славушку.
Узнал его по могучей фигуре, по толстым ногам в лакированных сапогах.
Страшно среди черной весенней грязи белел большой оголенный живот.
И еще страшнее стало от вдруг поднявшегося рева:
- А-а-а! Тащи-и!.. А-а-а!..
Шлепали рядом ноги. Брызгала грязь. Раз даже, брызнувшей грязью залепило глаз.
В воротах теснее было, там столпилось много.
Опять - ругань. Опять ударил кто-то в висок.
- Не бей! - сказал Ванька негромко и беззлобно.
Из ворот повели прямо на набережную.
И, сразу тихо стало.
Только мальчишеский голос, звонкий, в толпе, прокричал:
- Пе-етька, скорей сюды! Вора топить будут!
От этого крика похолодело в груди.
Уперся Ванька. Брызнули слезы:
- Братцы! Товарищи!
От слез не видел ничего.
И вспомнил почему-то, как освобождали его, в революцию из тюрьмы.
Оттого ли вспомнил, что вели под руки так же, как тогда, оттого ли, что крик такой же был несмолкаемый?
Или оттого, что всего два раза в жизни людям, многим людям, понадобился он, Ванька Глазастый?
Прижатый к холодным липким перилам, с силою необычайною оттолкнулся от них и закричал, плача:
- Братцы!
Но крепко схватили за ноги, отдирали ноги от земли.
- Православные! - крикнул Ванька и почудилось - не он кричит, а Славушка.
А потом перестали сжимать руки. Разжались. Воздух захватил грудь. Засвистел в ушах.
Падая, больно ушибся о скользкое, затрещавшее и не понял сразу, что упал в реку.
Только когда, проломив слабый весенний лед, погрузился в холодную воду, сжавшую, как тисками бока и грудь - тогда взвыл самому себе непонятным воем.
Хватался за острые, обламывающиеся со стеклянным звоном, края льдин, бил ноющими от холода ногами по воде.
А по обеим каменным стенам - берегам, толпились, облепив перила, люди.
И лиц не разобрать. И не понять, где мужчины, где женщины.
Черная лента - петля, а не люди.
Черная лента - змея, охватившая Ваньку холодным беспощадным кольцом.
--------------
Рев возрастал.
Гудело дикое, радостное:
- Го-го-го!.. О-о-о!..
- А-а-а! Го-го-го... о-о!..
И нависало что-то на ноги, тянуло вниз, в режущий холод.
С трудом, едва двигая цепенеющими ногами барахтался в полынье Ванька.
И в короткое это мгновение вспомнил, как шутя топили его в Таракановке мальчишки. В детстве, давно. Не умел еще плавать. Визжал. Барахтался. А на берегу выли от восторга ребятишки.
А когда вытащили, сидел когда на берегу, в пыльных лопухах, - радостно было, что спасли, что под ногами твердая, не страшная земля.
И сейчас мучительно захотелось земли, твердости.
Собрав последние силы, вынырнул, схватился за льдину, поплыл вместе с нею.
А вверху, с берега, опять детский звонкий голос:
- Э-эй! Вора то-пю-ют!
Впереди, близко, деревянные сваи высокого пешеходного моста.
Отпихнулся от льдины, налезавшей с легким шорохом, на грудь, поплыл к сваям.
А с моста, на сваю, спускался человек.
- Товарищ!.. Спаси-и! - крикнул Ванька.
И непомерная радость захватила грудь.
- Милый, спаси!
Заплакал от радости.
А человек, казалось, ждал, когда Ванька подплывет ближе.
Вот - протянул руку.
Крик замер на губах Ваньки. Только слезы еще текли...
В руке у человека - наган.
Треснуло что-то. Прожужжало у самого уха. Шлепнулось сзади, как камушек. Булькнула вода.
Снова треснуло. Зажужжало. Шлепнуло. Булькнуло.
И еще: треск, жужжание.