Став волком, обычным четвероногим хозяином леса, израненный воин исцелился. Но цена была высока. Залдас погасил разум Зиракса.
— Зачем, отец? — спросил мальчик Дардиолай по прошествии почти восьмидесяти лет.
— Я помог ему пройти путь до конца, — ответил скупой на слова жрец, — только так можно было спасти его.
— Чем же это лучше смерти? — потрясённо пробормотал Дардиолай, — ведь он перестал быть собой.
— Его душа не мертва. Она спит.
— И можно пробудить её?
— Да.
— Почему же ты… — Дардиолай замялся.
— Не сделал этого?
— Да.
— Ни Владычица, ни Отец наш не даровали мне таких сил. Разбудить спящую душу может лишь женщина. Только те, кто дают жизнь, способны на такое. Ведающие искусство.
— И… не нашлось… такой?
— Нет, — отрезал Залдас.
Больше они об этом не говорили. Каждый раз, возвращаясь на Когайонон и встречая Зиракса Дардиолай думал о том, какой конец ждёт его самого.
Вот такой?
Стать неразумным зверем и жить дальше. Долго. Сколько не живут обычные волки. Да и люди.
Он вспоминал полусны, что приходили в детстве, пока он не научился бороться с ними. Торжество волчьей натуры, безумие. Залдас сохранил жизнь Зираксу, потому что не оставил надежду. Но она таяла с каждым годом.
«А если мне предстоит такой выбор? Не лучше ли выбрать смерть? Пусть это будет смерть в битве, от меча».
— Зиракс…
Он гладил волка, смотрел в его глаза и пытался увидеть в них… знак, наверное.
— Ты ведь понимаешь меня? Отец солгал. Ты всё понимаешь. Просто не можешь сказать. Ведь правда?
«Я никогда не лгал тебе».
Слова не были сказаны, но Дардиолай их услышал. Низкий, завораживающий голос.
Збел поднялся.
В нескольких шагах от него, нависая над Дардиолаем, возвышалась огромная темная фигура, в пять локтей ростом. Её венчали раскидистые оленьи рога.
Дардиолай не видел лица. Нет, не Залдаса. Рогатого. Сейчас на него смотрел бог. Многоликий, известный разным народам. Скордиски, тевриски и их родичи, что живут на западе, называли его Кернун Тригаран. Фригийцы и фракийцы — Сабазий. Повелитель зверей. Мужская ипостась луны. Единый в двух лицах с Владычицей Бендидой. Эллины звали его Загрей. Старший Дионис. А её Артемидой.
Чёрный силуэт на фоне луны.
«Я пришёл, отец».
Збел тоже не произнёс ни звука. Слова были не нужны.
«Неспешно ты шёл, сын».
«Прости. Я не мог пренебречь своим долгом».
«Долгом? Кому ты задолжал?»
Душа всколыхнулась от накатившего гнева.
«Разве ты не видишь, какая беда постигла народ твой? Я воин царя и Децебал не освобождал меня от службы».
«Народ мой? Ты говоришь о тех, кто поклонился лукавому рабу?»
В голосе отчётливо звучала насмешка.
«Вот оно что… Это простые люди, отец. Там нет царя и его свиты. Нет жрецов. Простые люди. Они хотят жить. Они молят тебя о спасении».
«Не меня. Они пришли к Залмоксису».
«Они пришли на Святую гору, к месту силы. И они молят бога горы, кем бы он ни был. Взывают о помощи. А ты занял чужой дом и теперь гонишь их…»
Тьма вспыхнула багровым. Стало тяжело дышать. Дардиолай почувствовал, как неведомая сила тянет его вверх. Ноги потеряли опору.
Бог молчал. Збел судорожно хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Погасла луна, исчезли тени. Голову сдавил колпак мёртвой тишины. И когда он, падая в бездонную пропасть, успел подумать, что, верно, это и есть смерть, вновь прозвучал голос.
«Месть? Ты растрачивал себя на месть, щенок?!»
— Я… должен… был… — прохрипел Дардиолай.
Невидимые пальцы разжались, и он рухнул на колени. Всё? Положенная порка закончилась?
Нет.
Его голова дёрнулась, как от хорошей оплеухи.
«Дурак! Какое тебе дело до царя, что сам избрал свою судьбу? Ты так и не понял, щенок, зачем живёшь?»
И снова удар. Искры из глаз.
«Напомнить?»
Тёмная фигура оставалась неподвижной.
— Я… Помню…
«Неужели?»
— Да…
Луна наливалась кровью. Тьма вновь вспыхнула, затрепетала багровым пламенем.
«Уверен?»
Это не был голос Рогатого. Женский голос. Но он не принадлежал Владычице Луны, ведь тот всегда звучал в его сердце, как серебряный колокольчик. Он пел ему колыбельные. Голос матери, которой он не знал. Этот же был грубым, шипящим.
Дардиолай, всё так же стоя на коленях, с усилием обернулся. Ни скал, ни тропы вокруг, только тьма. И из неё, грациозно ступая, выходила обнажённая женщина. Стройная, прекрасная. Что-то не так с ней было. Волосы иссиня-чёрные. Кожа белая, как снег, она странно блестела, переливалась, словно… чешуя. Женщина улыбалась. Из уголка рта на подбородок сбегала тоненькая тёмно-красная полоска.