Глава 4
Стовин говорил, стараясь перекричать рев стодесятисильного авиамотора. Небольшой самолет поворачивал ил юго-восток, держа курс вдоль изрезанной кромки пакового льда, тускло поблескивающего в трехтысячах футов под ними. Возле Стовина сидел молодой пилот, держащий на коленях карту и время от времени посматривающий на компас, чтобы не сбиться с курса, который он проложил от Анчарэйджа до Катмаи Бей.
— Сколько нам еще лететь?
Пилот снова взглянул на карту.
— При таком ветре часа два. Но погода портится. Вполне возможно, что нам придется повернуть обратно. Я скажу вам за пятнадцать минут до того, как приму решение.
— Было бы крайне неприятно возвращаться, проделав такой путь, — сказал Стовин. — Я на Аляске уже три недели, — подумал он, — и мне не хотелось бы терять время.
— Было бы гораздо более неприятно сажать эту малышку куда-нибудь вроде Озера Тустумена. К тому же, тогда нам придется провести там дня четыре, если нам повезет и нас быстро найдут спасательные вертолеты.
— Четыре дня?
— Да. И потому, что наш маршрут известен.
Стовин хмыкнул, но ничего не ответил. Маленький самолет с ревом вырвался из серого облака и теперь под ними расстилалось море. Оно морщинилось волнами и с такой высоты было похоже на мутно-зеленое растрескавшееся стекло. Привязанные к креслам, в тепле кабины, они сейчас летели над одним из самых суровых, негостеприимных, опасных районов Земного шара — жуткая смесь льда, камней, необжитой тундры. Здесь даже арктическим растениям и животным было трудно вести борьбу за существование. И среди льда здесь находились действующие вулканы.
Стовин посмотрел в переднее стекло. На северо-западе вдоль яркой линии горизонта виднелась серо-стальная зловещая горная стена. Пилот заметил его взгляд и похлопал по карте.
— Алеутский хребет… тянется до самого Умиакана.
Он повернулся в кресле и показал на север.
— Мы можем повернуть от Умнака и оказаться в России через шесть часов. Видимо, горючего хватило бы. Но я думаю, что нас перехватили бы ФБР до того, как мы достигли бы бухты Провидения.
Стовин с любопытством посмотрел на него.
— ФБР?
— Як-28, всепогодный истребитель, — сказал пилот. — Русские постоянно патрулируют здесь. Они не хотят, чтобы кто-то перебрался из России в гости к дяде Сэму через Берингов пролив.
Он засмеялся.
— Разумеется, это маловероятно. Но русские… они любят быть уверенными.
— Вы их хорошо знаете?
— Только по старым временам, когда я служил в армии.
Он не стал распространяться на эту тему, и Стовин искоса посмотрел на него внимательно, с любопытством, пожалуй, в первый раз после начала полета. Это был молодой человек, около тридцати лет. У него были голубые глаза, черные волосы, и было в его лице что-то неуловимое, неожиданное, даже чужое. Он представился Стовину как Бисби, что звучало вполне по-англо-саксонски. И все же, с удивлением подумал Стовин, он вполне мог бы быть и русским. Та же настороженность во взгляде, суровость в лице, что не было присуще ни западным европейцам, ни американцам.
— Мы доберемся до Катмаи? — спросил Стовин.
— Думаю, что да, — ухмыльнулся пилот. — Облачность не такая уж плотная.
Стовин вдруг с удивлением обнаружил, что пилот ему нравится.
— Здесь мало интересного. Я думаю, что Катмаи — но, пожалуй, самое лучшее, что здесь есть.
Стовин молчал. Через несколько секунд Бисби заметил:
— Если Катмаи все еще действует, то скоро вы увидите зарево на небе. Примерно через полчаса.
Зачем, подумал в двадцатый раз Стовин, я делаю это? Неужели можно узнать что-либо новое о вулканах, если смотреть на них самому? Неужели я получу больше информации, чем прекрасные специалисты, снабженные первоклассной техникой и анализирующие свои данные с помощью громадных ЭВМ? Но я всегда стараюсь увидеть все сам, сказал он сам себе. Может, я не доверяю выводам других людей? Да. Я всегда хотел быть человеком эпохи Ренессанса, который стремится узнать все подробно… настолько подробно, что мог бы написать картину.
Леонардо да Винчи было трудно, очень трудно. Ведь поди в его эпоху знали мало, очень мало. Может быть, теперь, когда количество информации намного превосходит способности человеческого мозга, чтобы воспринять re, увеличились знания человечества? Может, да, а может быть, и нет. Но в одном можно быть уверенным. Если дюди Ренессанса умерли, со временем погибнет и человеческая раса. Информация — незнание. Люди не могут, не имеют права забиваться в маленькие научные норы, (вкапываться все глубже и глубже, не думая, что вокруг идет жизнь, где происходит и нечто другое, что не связано с тем, что пытается познать ученый. Кто-то должен выйти из своей норы, осмотреться и вернуться обратно, чтобы рассказать, что же происходит в действительности. Кто-то вроде Литмана… или Стовина…