– Фашисты! – раздался хриплый голос. – Выстрелю, и ваш дружок будет как выжатый лимон. Убирайтесь вон, убирайтесь отсюда, или я прострелю ваши гейские… Пошли вон!
Это оказался Яков и, хотя он был вдвое меньше роллера, которого держал на прицеле, дал ему такого пинка, что его отбросило далеко в сторону. Нападавшие немного помялись, но щелчок взводимого курка пистолета лишил их храбрости, и они укатили в тень, в дальний конец улицы.
Аркадий поднялся, пощупал голову, голени и проверил, на месте ли видеопленка.
– Если на ногах, значит, в порядке, – сказал Яков.
– Что вы здесь делаете?
– Слежу за вами.
– Вот спасибо.
– Забудьте. Дайте глянуть. – Яков посветил фонариком на голову Аркадия. – Выглядите прекрасно.
«Неужели Яков теперь заделался экспертом по телесным повреждениям?» – подумал Аркадий. Это было тревожным знаком.
12
Яков установил походную печку на пристани чернобыльского яхт-клуба и готовил Хоффману с Аркадием на завтрак копченую рыбу и черный кофе. Охранник стряпал с засученными рукавами, с плечевой кобурой напоказ и, видимо, получал удовольствие от зрелища нагромождения ржавых судов, возвышающихся на фоне серого неба.
Хоффман бил себя в грудь, как Тарзан.
– Это похоже на низовья Замбези. Ее называют королевой Африки. Вот только каннибалы здесь белобрысые, голубоглазые украинцы.
– Не по душе украинцы? – спросил Аркадий.
– Просто хочу сказать, что в доме, куда привел нас ваш приятель Ванко, было холодно и темно, как в пещере. О кошерном питании можно забыть.
– Дом радиоактивен?
– Не очень. Знаю, знаю, в Чернобыле это называется четырехзвездными удобствами.
Аркадий оглядел Хоффмана. Щеки и подбородок американца покрывала рыжая щетина.
– Ты перестал бриться?
– Хотите хасидизм, получайте хасида. Зато у тебя такой видок, словно тебя трахнул медведь.
– А вот Яков говорит, что я прекрасно выгляжу.
Проснувшись после вчерашнего, Аркадий оглядел себя. Сплошные синяки от голеней до ребер, а каждый поворот головы отдавался болью.
Хоффман рассмеялся:
– Яков считает, что пока сломанные кости не торчат наружу, выглядишь прекрасно. Не жди от него ни капли сочувствия.
– Он в порядке, – сказал Яков и, сняв пенку, стряхнул в воду. Всплыла рыба и заглотнула ее. – Он менш.
– Что это значит? – спросил Аркадий.
– Дуралей, – перевел Хоффман. – Ты общаешься с людьми, помогаешь им, веришь и вот из-за этого становишься уязвимым. Не знаешь, кто напал на тебя?
– Я совершенно уверен, что это братья Воропаи. Милиционеры. Яков разогнал их.
– Он такое может.
Яков сидел на корточках возле печки и – если не считать свешивающегося с плеча оружия – напоминал безобидного пенсионера у реки, среди множества поврежденных, никуда не годных суденышек на фоне приближающейся грозы. Аркадий не знал, насколько хорошо понимал или старался понять разговор Яков. Иногда он отвечал по-украински, иногда на иврите, а то и вообще молчал, как старый радиоприемник.
– Яков правильно сделал, что дал подонкам уйти. Украинцы скорее поверят двум своим милиционерам, а не русскому и еврею. Кроме того, не хочу загружать Якова. Я плачу ему, чтобы он охранял меня, а не тебя. Если они и впрямь начнут вынюхивать, тогда в дело вступит Яков, и начнется новая Крымская война. Видишь у него ермолку? Геи его замечают издалека.
– Бывали здесь раньше? – спросил Аркадий, но Яков, повернувшись, занялся рыбой, которая дымилась и подгорала.
– Итак, вчера в Киеве ты видел нашего друга Виктора, – сказал Хоффман. – Правда, у него вид разбогатевшего человека?
– Скорее, преобразившегося.
– Давай оставим эту тему. Главное, что вы оба видели эту гориллу Ободовского с его зубным врачом.
– И с гигиенистом.
– И с гигиенистом. Почему бы вам с Виктором не выкрасть пейджер у братьев Воропаев и не отнести парочку клюшек Ободовскому? Пусть скажет вам, где был, когда в служебном проезде за домом Паши появился фургон. Если не знаете, как это сделать, поможет Яков. Мне приходилось видеть его в действии. Вопросы есть?
– Есть. Ты сказал, что был здесь в прошлом году по распоряжению Паши Иванова, чтобы изучить возможность заключения коммерческой сделки, связанной с использованием ядерного топлива.
– Его здесь по горло. Ни одного действующего реактора, лишь тонны радиоактивного топлива. Безумие.
– И нет смысла устанавливать деловые связи?
– Совершенно верно. Но какое это имеет отношение к Ободовскому?
– Кто разговаривал здесь с вами? Какие чиновники? – спросил Аркадий.
– Не знаю. Не помню.
– Сделка повлекла бы инвестирование миллионов долларов. Ты говорил с начальником атомной электростанции, инженерами, министром в Киеве?
– Ну да.
– Поэтому ты приехал переодетым?
Глаза Хоффмана сузились от гнева.
– Что это за вопросы? Считается, что ты на моей стороне. Топливная сделка так и не состоялась. Она не имела ничего общего со смертью Паши или Тимофеева. Впрочем, и с Ободовским тоже.
– Ешьте, ешьте. – Яков раздал картонные тарелки с жареной рыбой.
– Как насчет того, если мы с Яковом вернемся в Киев, Виктор отведет нас к Ободовскому и мы дадим ему по мозгам?
– Возьмите кофе. – Яков передал металлические стаканчики с чем-то черным и густым. – Пейте, пока не пошел дождь.
Рыба была как резиновая. Аркадий отхлебнул кофе и теперь, когда спешить было некуда, полюбовался американским пистолетом Якова – сорок пятый калибр, истерт до такой степени, что видна сталь.
– Надежный?
– Лет на пятьдесят еще хватит, – сказал Яков.
– Скорострельность уже не та.
– Это только на пользу. Лучше не торопиться и прицелиться получше, я так думаю.
– Золотые слова.
– Почему бы не избить Ободовского? – настаивал Хоффман.
– Ободовский находился снаружи, а те, кто доставили хлорид цезия в квартиру Паши, были внутри. Дверь не взломали, у них имелись коды, и они смогли обойти видеокамеры.
– И полковника Ожогина?
– Конечно, ведь на нем держится служба безопасности «НовиРуса».
– Уж его-то я прикончу. Он убил Тимофеева и Пашу.
– Только Ожогин никогда здесь не был. А вот ты, Бобби, бывал и не говоришь почему. Надолго ли приехал?
– Не знаю. Мы отдыхаем, ночуем под открытым небом – куда спешить?
Казалось, не спешил один Хоффман. Он сидел на крыле автомобиля, ковыряя в зубах рыбьей костью. И был похож на человека, у которого море терпения.
– Спасибо за кофе, – поблагодарил Аркадий и пошел с пристани прочь.
– Отец мой был здесь, – сказал Яков.
– Да что вы? – Аркадий остановился.
Яков пошарил в кармане рубашки и закурил экономно не выброшенный окурок. Он говорил не останавливаясь, словно только что вспомнил подробности.
– Чернобыль был портовым городом, еврейским центром. Украина была независимой, когда Россией овладели красные. И что же сделали? Украинцы посадили чернобыльских евреев в лодки, остальных побросали в воду, а затем утопили и постреляли из пулеметов всех, кто пытался доплыть до берега.
– Я же говорил тебе – не жди сочувствия от Якова, – сказал Хоффман Аркадию.
Как только Аркадий подъехал к улице над рекой, он позвонил Виктору, и тот признался, что прошлой ночью упустил Антона Ободовского возле казино.
– Сперва купи за сто долларов клубную карточку, только потом разрешат войти. И ее действительно всучили русскому. Антон играет всю ночь, а я торчу зря возле казино. Он что-то задумал. И мне жаль Галину.