– Вейцман – приятель моего друга, – вовсю импровизировал Аркадий. – Узнал, что я здесь, и приехал навестить еврейскую могилу.
– И переночевал не одну, а уже пару ночей, не известив милицию. Я говорил с Ванко. – Марченко повернулся к Якову: – Можно взглянуть на ваши паспорта? – Капитан тщательно изучил документы, демонстрируя свою власть. Откашлялся. – Превосходно. Знаете, я часто говорю, что нам следует быть особенно радушными с нашими еврейскими гостями.
– А другие гости бывают? – спросил Аркадий.
– Специалисты по зараженным местностям, – последовал ответ капитана.
Продолжая улыбаться, Марченко возвратил паспорта и добавил к ним свою визитную карточку.
– Мистер Бродский, пожалуйста, возьмите мою визитку с номером рабочего телефона и факса. Если позвоните, я смогу организовать гораздо лучшее размещение и, может быть, однодневное посещение для более многочисленной группы, правда, под строгим контролем, естественно, из-за радиации. Прошлым летом здесь было хорошо. Клубники – море. – Если капитан рассчитывал на благодарный ответ Якова, то не дождался его. – Во всяком случае, хорошо, что дождь заканчивается. Будем надеяться, что нам не понадобится Ной со своим ковчегом, да? Ну, господа, честь имею. Ренко, вы никуда не собирались?
– Нет.
– А вот я так не думаю.
Когда капитан сел в машину, Бобби помахал ему и пробормотал:
– Засранец.
– Сколько у тебя паспортов, Бобби? – спросил Аркадий.
– Хватает.
– Это хорошо, потому что мозги капитана похожи на лампочку в туалете, которая то горит, то гаснет. В этот раз она не горела, а в следующий может зажечься, и тогда Марченко установит связь между Тимофеевым, мной и вами. Проверит ваши документы или позвонит Ожогину. Может быть, разумнее сейчас уйти.
– Подождем. Кстати, и Ной тоже был засранцем.
– Ной? – удивился Аркадий. Это было новое обвинение.
– Он не спорил.
– Разве Ной должен был спорить?
– Авррам спорит с Богом и молит Его не убивать всех жителей в Содоме и Гоморре, – объяснил Яков. – Моисей умоляет Бога не убивать поклонявшихся золотому тельцу. Но Бог велит Ною построить ковчег, потому что Он намерен устроить потоп, а что говорит Ной? Ни слова.
– Ни слова, – повторил Бобби. – И Ной спасает минимум. Ну и паршивец.
Возможно, Ева пришла к Панасенко осмотреть Романа, но во время грозы корова выскочила и потоптала огород. Вот почему Мария с Евой работали на огороде, стараясь спасти все, что можно. Вскоре к ним присоединился и Аркадий. Воздух был горячий и одновременно влажный, земля сырая и истекающая соками, а каждый шаг отдавался острым запахом раздавленной мяты или ромашки.
Пожилые супруги разбили огород на ровные, как по линейке, ряды свеклы, картошки, капусты, лука, чеснока и укропа – овощи первой необходимости. Там же, на грядках, росли сельдерей, петрушка, горчица и хрен – для придания вкуса жизни, бычья трава – для водки, мак – для хлеба. Все это было потоптано коровой. Корнеплоды следовало вновь посадить на место, а зелень спасти. Там, где стояли лужицы, Роман сделал мотыгой канавки.
Мария повязала голову одним платком, а поясницу – другим, в который клала то, что подбирала. Ева сняла свой медицинский халат и туфли, оставшись босиком в тенниске и шортах, без шарфика.
Они трудились на разных рядах, по локоть в грязи, подбирая зелень и сажая обратно корнеплоды. Женщины работали быстрее и сноровистее. Аркадий с детства не любил огород – на даче ему этого и не приходилось делать. Соседки – Нина на костылях, косящаяся сквозь очки Ольга и Клара с косами викинга – пришли в качестве зрителей. Учитывая всеобщий интерес и размеры участка, можно было сделать вывод, что Роман и Мария снабжают овощами и зеленью всех остальных жителей деревни. Мария возглавляла работающих, время от времени указывая, что и как делать, и удовлетворенно улыбалась, если не считать мгновений, когда она отрывалась от свекольной ботвы и поднимала голову, чтобы недовольно посмотреть на Романа.
– Ты уверен, что запер стойло? Корову, наверно, съели волки. Они небось уже схватили ее.
Роман прикидывался глухим, а тем временем корова Лидка смотрела на них сквозь открытую створку стойла. Старики были похожи на пьяных, которые ничего не помнят.
Ева не обращала на Аркадия внимания с момент его появления на огороде, и чем больше он думал об этом, тем больше понимал, что ночь с ней была ошибкой. Его слишком затянуло. Он чувствовал, что становится необъективным и похож на телескоп с такими деформированными линзами, что, глядя в них, не отличить света автомобильных фар от Млечного пути.
Когда с огородом закончили, Мария принесла Аркадию и Еве воды, а Роману квас, который его особенно вдохновлял. Ева явно избегала Аркадия – один из супругов все время оказывался между ними.
Зазвонил мобильник Аркадия. Это была директор московского детского приюта.
– Инспектор Ренко, это невозможно. Вы должны немедленно вернуться. Женя ждет вас каждый день.
– Когда я в последний раз видел Женю, он даже не помахал мне на прощание. Сильно сомневаюсь, что он расстроен.
– Он такой скрытный. Поговорите с ним сами.
Снова тишина в телефоне – словно на проводе пустая консервная банка, хотя на самом деле – скрытный мальчик.
– Женя? Это ты? Женя?
Аркадий ничего не слышал, но представлял, как мальчик плотнее прижимает трубку к уху и недовольно поджимает губы.
– Как ты там, Женя? Похоже, сводишь директора с ума.
Молчание, возможно, мальчик нервно переложил трубку к другому уху.
– Новостей о Бабе Яге нет. Сообщить нечего, – сказал Аркадий.
Он словно видел, как Женя стискивает трубку одной рукой и грызет ногти на другой. Аркадий попробовал было тоже молчать, но раздумал, потому что Женя тогда просто положил бы трубку.
– У нас всю ночь была гроза. Змей Горыныч вырвался на волю и бушевал, вредя полям и сметая изгороди. Повсюду валяются кости. Мы гнались за ним через поля до реки, а там он улетел от нас, потому что мост охраняло чудище, которое может победить только шахматист. Все мы неважные игроки, и потому Змей Горыныч улетел. В следующий раз нам надо взять с собой шахматиста получше. Вот и все, что случилось на Украине. Скоро поговорим опять. А пока веди себя хорошо.
Аркадий закрыл телефон и увидел удивленные взгляды Романа и Марии. Ева казалась незаинтересованной.
Отдохнув, все отправились на поле за коровником, чтобы косить прибитую дождем траву. Косы были длинные двуручные и с такими острыми лезвиями, что издавали свист при косьбе. Ева с Марией складывали скошенную траву в пучки и перевязывали бечевой, а Роман с Аркадием размашисто продвигались вперед. Аркадию приходилось косить траву во время службы в армии, и он знал, что ритм косьбы напоминает плавание – чем ровнее движение, тем больше охват. В золотистой пыли взлетали соломинки и кружились насекомые. Это была самая тупая работа из всех тех дел, которыми Аркадий занимался годами, и он отдался ей полностью. На краю поля Аркадий уронил косу и упал в высокую траву, на теплые стебли и холодную землю, с облегчением уставившись в чуть закружившееся небо.
«Как они могут жить? – спрашивал себя Аркадий. – Как они могут радостно работать в поле, если совсем рядом в могилах без крестов лежат четыре их внука?» Аркадий представил себе похороны и безутешные рыдания. Разве он выдержал бы такое? И все же Роман, Мария и остальные деревенские бабы воспринимают всякое дело как ниспосланное Богом. «Работа – это святое», – вспомнил Аркадий слова одного из героев Толстого.
Кто-то упал рядом, и хотя Аркадий не видел Еву, он услыхал ее дыхание. «Это естественно», – подумал он. Хотя, по правде говоря, совсем не естественно. Разве естественно, что он косит тут траву? Сквозь закрытые веки Аркадий чувствовал теплые лучи солнца. Какое это облегчение – ни о чем не думать, быть камнем в поле и никогда больше не двигаться! А еще лучше, подумал он, парочкой камней в поле.
Невидимая в траве Ева спросила:
– Зачем ты пришел сюда?
– Вчера Мария сказала, что ты здесь будешь.
– Так зачем?