Она открыла окно, приглашая его войти, ну совсем как девчонка, тайно впускающая возлюбленного в спальню.
Они лежали в гостиной на стареньком матерчатом диване, прижавшись друг к другу. Стараясь успокоиться, Клер закрыла глаза, а Люка целовал ей шею и нежно поглаживал бедра. Не догадываясь о ее тревогах, он стянул с себя тенниску и швырнул ее на пол, потом расстегнул левой рукой джинсы и спустил их до колен. Оставшись только в трусах, он снова лег рядом с нею, и от теплого прикосновения его тела ей показалось, что она чувствует, как у него под кожей пульсирует кровь.
Все будет хорошо. Он ее не оставит, и она пойдет за ним куда угодно.
Она старалась не думать об охватившем его возбуждении, которое чувствовала животом, и о том, с какой ловкостью он расстегивал ее бюстгальтер под чуть слышные причмокивания, с какими он целовал ей грудь. Люка провел ладонями по ее рукам, крепко стиснул запястья и прижал их к дивану, как бы желая ее обездвижить, а потом стал водить языком по ее упругой, подернутой дрожью коже, словно рисуя маленькие круги. Клер открыла глаза и увидела, как он прижался ртом к ее животу, – увидела его белые, будто сверкающие зубы.
Готовые укусить.
Она распрямилась, да так, что едва не хватила его коленом по лицу. Люка от изумления даже не шелохнулся – лежал с несколько ошарашенным видом, как если бы ему отвесили пощечину.
– Прости, Люка, – сказала она, снова застегивая блузку. – Я что-то не в форме, но ты тут ни при чем. Потом, Дамьен спит там, наверху, – я стесняюсь…
– Ты оставила Дамьена на ночь? У себя?
Он поднялся и натянул тенниску.
– Да, он спит в моей бывшей комнате на втором этаже, а перед приездом родителей Ванесса его заберет. Все решилось в последнюю минуту, ей хотелось остаться дома наедине с Рафаэлем, чтобы рядом не было Дамьена. А впрочем, он классный паренек, да и потом, здесь еще хоть кто-то есть. В этом доме слишком давно не было детей…
Клер подошла к Люка, прикоснулась руками к его груди, привстала на цыпочки и поцеловала его в губы.
Парень, оставаясь невозмутимым, не ответил на ее поцелуй.
– Ладно, поздновато уже – пора отчаливать. А завтра вечерком я тебе позвоню, договорились?
Ошарашенная столь холодным обхождением, какого прежде он никогда ей не выказывал, Клер обвела его взглядом, и только.
Как же ей не хотелось, чтобы он уезжал, тем более вот так…
Прежде чем она успела проронить хоть слово, зазвонил телефон.
Она схватила его, удивляясь, что ей звонят в такой час по домашнему телефону, а не по мобильному. Этого номера ни у кого не было. К тому же она даже не знала, что линия все еще работает.
– Алло?
На другом конце провода слышалось лишь тихое потрескивание.
– Алло? – с легким раздражением переспросила она.
Улучив минуту, Люка подхватил куртку, двинулся к выходу и открыл дверь – между тем на другом конце провода повесили трубку.
Так и не сказав ни слова, он скрылся во тьме, опустившейся на окрестности. А Клер какое-то время стояла недвижно с телефонной трубкой в руке, неотрывно глядя в пустоту, потом положила ее и кинулась за ним вдогонку.
На крыльце не было ни души, равно как в саду и на гравийной дорожке, ведущей к воротам, – Люка словно растворился в густом мраке.
Босая, она шла по каменным плиткам и прислушивалась – но его старенький «Пежо 406» не издавал ни единого звука. Должно быть, он припарковался на обочине дороги, хотя, подумав об этом, она так и не поняла – зачем. Клер ступила в зону, куда уже не доставал свет фонарей, и осмотрелась вокруг, ожидая, что парень сейчас с криком выскочит из темноты, чтобы ее напугать.
Но ничего такого не случилось. Люка и впрямь уехал.
У нее над головой промелькнула черная птичка – она пролетела так низко, что едва не ударилась в окно второго этажа.
Клер вернулась в дом, заперла дверь на ключ и зажгла фонари в саду.
В кухне, выходившей окнами на другую сторону сада, она достала из холодильника остатки цыпленка и рисового салата.
Ее подмывало позвонить ему, извиниться за свое поведение и сказать то, что он хотел услышать, – может, тогда он вернется и снова ее обнимет. Ведь она сама уговорила его по телефону приехать сегодня вечером, хотя прекрасно знала, что завтра утром ему рано вставать: он должен был отвезти мать в Лион. Теперь он точно посчитает ее «динамщицей», жалкой, бестолковой девчонкой, которая сама не знает, чего хочет. Он наверняка забудет ее в объятиях какой-нибудь девицы из тех, что так и вились вокруг него.