– Агент ФБР? – повторила она, поглядев сначала на Спенсера, затем на Робина. – Что?
В висках застучало.
Речь не про Регину? Правда не про нее? И ведь действительно: Робин не назвал имени! Он просто сказал «она»! Почему же Эмма решила?..
– Лили Пейдж, шериф, – неприязненно подтвердил Спенсер, крутя в руках карандаш. – Ваша… близкая подруга.
Губы его скривились совсем уж презрительно, но он тут же постарался придать своему лицу более нейтральное выражение.
Эмма сглотнула. Посмотрела на Робина, ожидая от него кивка или чего-то подобного. Но тот сидел с потухшим взглядом, и сцепленные в замок его руки заметно дрожали.
– Робин, – позвала его Эмма. – Будь добр, с самого начала все расскажи.
Внутри все содрогнулось.
Мысль о том, что Лили убийца, точно так же плохо укладывалась в голове, как и подобная про Регину.
Спенсер застыл изваянием, а Робин вдруг всхлипнул, лицо его скривилось, словно он собирался заплакать.
– Она забрала Роланда, – прошептал он мучительно. – И велела все рассказать, иначе…
Он не договорил, но Эмма поняла. Сомневаясь, что Лили способна причинить вред ребенку, она возбужденно велела:
– Говори дальше!
Предвкушение легкой покалывающей дрожью пронеслось по телу. Что-то должно было случиться – и оно случилось! Не совсем то, что Эмма ожидала, но все же! Вот оно: еще одно, вполне живое доказательство того, что Голд все же виновен! Виновен во всем, в чем только его обвиняют!
Робин все-таки заплакал. Какое-то время он пытался справиться со слезами, и Эмма молча наблюдала за его попытками, а потом зашуровал во внутреннем кармане своей куртки и достал оттуда смятый листок бумаги. Протянул его Эмме и сдавленно сказал:
– Она велела передать вам.
– Что там? – Спенсер привстал со своего кресла. – Дайте мне.
– Нет! – испугался Робин, вскакивая. – Только Эмме! У нее Роланд, я не могу!..
– Робин, сядь, – попросила Эмма. – Мы со всем разберемся.
Она взяла его за руку, призывая вернуться на место. Особой жалости к нему у нее не было, к тому же Лили наверняка бы не тронула Роланда. Она просто…
Эмма встряхнула головой и развернула листок, погружаясь в чтение.
«Эмма, – говорилось там, – возможно, ты не поверишь мне, хотя знай: я говорю чистую правду. Вряд ли мое признание оправдает тот факт, что все прошедшее время я хранила молчание и наблюдала за тем, как ты мучаешься от окружившего тебя вранья… Но, тем не менее: ты была права. Голд виноват во всем. Это по его приказу я избила Джонса. Ему повезло: Голд требовал смерти, и только прохожий вынудил меня оставить все, как есть. В чем-то я даже рада, что все сложилось так, как сложилось, и Джонс остался в живых. Бут тоже на моей совести: он что-то знал про Голда и намеревался рассказать тебе. Я не знаю подробностей, Голд просто выдавал мне задание, а я выполняла. В тот день дверь в дом Регины мне открыл Робин. Он сразу ушел после этого, а я сделала все так, чтобы подозрение пало на Регину. Это было легко – еще и потому, что я ревновала. Я ревную и сейчас, но ты сказала, что любишь ее. А я люблю тебя – поэтому отпускаю. И это письмо не позволит нам больше встретиться: я не хочу в тюрьму, а ты должна будешь упрятать меня туда, если найдешь. Но еще меньше я хочу, чтобы ты и дальше жила, не зная правды. Всю я тебе вряд ли смогу выложить, но часть – вот она. Распорядись ею, как сочтешь нужным. Роланд не пострадает: мне просто нужно было как-то убедить Робина сознаться во всем и передать тебе то, что ты сейчас читаешь. Если он выполняет мои инструкции, то сейчас вы сидите у Спенсера в кабинете. Когда дочитаешь, отдай ему эту бумагу – еще одно доказательство+слова Гуда+показания Регины+наркотики в магазине Голда: он про них пока не знает, обыщите магазин как можно скорее. Я уверена, все это поможет тебе. Может быть, мне стоило отказаться от всего этого сразу, как только я узнала, что ты в Сторибруке, но я была должна Голду. Кроме того, все это позволяло мне оставаться рядом с тобой. Прости меня. И передай Робину, что Роланд скоро вернется домой».
Внизу стояла дата – вчерашняя – и подпись: Лили Пейдж. Эмма долго смотрела на нее и думала, как обманчивы порой бывают люди. И как отвратительно работает ее собственное чутье на ложь. Работает ли оно вообще? Или она просто однажды убедила себя в том, что оно у нее есть?
Что ж…
Сказать по правде, Эмма не знала, что и думать. Лили оказалась убийцей – в чем и призналась. Это все не походило на розыгрыш, а если и так… Нет, нет, это явно не розыгрыш. Слишком все серьезно. И Роланд… Неужели Робин стал бы так шутить собственным сыном? Эмма, конечно, недолюбливала его, но никогда бы не подумала о нем так плохо.
Как такое вообще могло случиться… Избиение Джонса, смерть Бута… Лили никогда не производила впечатление наемного убийцы. С другой стороны, Эмма никогда не искала в ней эти черты. Может быть, если бы она пригляделась…
Эмма еще раз перечитала послание Лили, пытаясь найти что-нибудь скрытое между строк, но получалось только так, как получалось: все это время Лили знала, что Голд пытается подставить Эмму. Знала и молчала. По любви или нет – дело второе. А первое…
Однако злости на Лили не было совсем. Эмма пару раз прислушалась к себе, но обнаружила только облегчение. Должно быть, теперь уже – после всего, что случилось за последние годы – существует очень мало вещей, которые на самом деле могут ее удивить, разозлить или ввести в ступор. И все они наверняка связаны с Региной. Остальные же… Эмма давно привыкла получать поддых. Ничего нового. Она почти ждет все те удары, что получает – так или иначе.
Клубок продолжал разматываться – и очень быстро. Теперь оставалось только спросить у Робина о его роли во всем этом.
– Я был должен Голду, – признался Робин. – Мы с ним заключили сделку, по которой мне нужно было…
Он запнулся и умоляюще посмотрел на Эмму, словно прося ее остановить его. Но если Эмма и могла бы не слушать дальше, то Спенсер был настроен более решительно.
– Продолжайте, мистер Гуд, продолжайте, – поторопил он нетерпеливо и постучал карандашом по столу. Звук вышел резким и неприятным.
Робин вздрогнул и съежился.
– Мне нужно было отвлечь Регину, – пробормотал он, старательно пряча глаза. А потом снова закрыл лицо ладонями.
Сначала Эмма подумала, что ослышалась. Это было мерзко. Настолько мерзко, что не хотелось верить. Но после того, что написала Лили…
– Отвлечь Регину? – повторила она медленно, проникаясь смыслом фразы. – В каком плане – отвлечь?
Робин молчал долго. Эмма уже хотела поторопить его, когда он снова заговорил:
– Она должна была влюбиться в меня. Так велел Голд.
Эмма едва удержала свое сердце на месте.
Должна.
Была.
Влюбиться.
Потому что так велел Голд. Это были его интриги, его сети, его планы. И Робин – лишь пешка.
Эмме пришлось подсунуть под себя правую руку, так та зачесалась от желания врезать Робину по его распухшей от слез физиономии. Она никогда не любила Робина, считала, что он плохо поступил с Региной, когда вернулся к Мэриан, но это… Это было еще хуже. Мало того, что он помог Лили и Голду подставить Регину под убийство, а потом отрицал свою причастность, так он еще и вынудил Регину влюбиться в него.
– Так что же ты сам-то… – усмехнулась вдруг Эмма, хотя смешного во всей этой ситуации было мало. – Регину-то не любил?
Лицо Робина исказилось в неподдельном, как показалось скептически настроенной Эмме, страдании.
– Я… любил. И сейчас ее люблю, – пробормотал он. – Но Мэриан… она вернулась. И я…
Он запнулся, кривя губы. Лоб его прорезали крупные морщины.
– Ладно, хватит, – жестко оборвала Эмма, махнув рукой. – Я все поняла.
Он врал. Возможно, что себе. И это никак его не оправдывало. Но говорить об этом больше не хотелось никогда.
Робин замолчал и продолжал молчать, когда Спенсер попытался задать ему еще пару вопросов, что успехом не увенчалось. Плюнув, прокурор сделал Эмме знак и вместе с ней вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь.